Пси НН

Гештальт-терапия

Д.Н.Хломов
кандидат психологических наук, директор Московского гештальт-института

Сегодня гештальт-терапия стала одним из самых мощных направлений в современной психотерапии не только за рубежом, но и в России, Белоруссии, на Украине. В течение двенадцати лет в России психотерапевтическое сообщество развивало этот подход в специализированных институтах, а теперь гештальт-терапия все чаще включается в программы обучения психологов, психотерапевтов, консультантов.

Историческая справка

Фредерик С. Перлз, известный под именем Фриц Перлз, ро­дился в Берлине в 1893 году в еврейской семье. Изучал медици­ну и психиатрию и, кроме того, работал с Куртом Гольдштейном, который приобщил его к концепции, рассматривающей организм как единое целое, а не как конгломерат отдельных час­тей, функционирующих без связей друг с другом и более или менее автономных.
В 1927 году он поселяется в Вене и начинает заниматься психоанализом вместе с Вильгельмом Райхом, Карен Хорни, Хелен Дойч. Он женится на Лоре Познер, докторе психологии, специалисте в области гештальт-психологии. С установлением гитлеровского режима Перлз вынужден эмигрировать, и благо­даря поддержке Эрнеста Джонса он едет в Южную Африку, где открывает Институт психоанализа.
Он приезжает вновь в Германию в 1936 году на конгресс по психоанализу с двойной целью — встретиться с Фрейдом и сде­лать сообщение на конгрессе. Его встреча с Фрейдом прошла неудачно, а сообщение, воспринятое как недостаточно ортодок­сальное, получило неблагоприятный отклик и положило нача­ло его разрыву с психоанализом. Сообщение называлось “Вер­бальный характер сопротивления”, оно содержало в зародыше идеи, развитые позднее в работе “Эго, голод и агрессия”, изла­гающей первые наметки новой терапии. Подзаголовок первого издания (1942) гласил: “Пересмотр теории Фрейда и его мето­да”. Позже он был снят.
В 1946 году при поддержке Эриха Фромма он поселяется в Нью-Йорке и продолжает свою работу терапевта вместе с не­большой группой единомышленников, включавшей писателя и философа Пола Гудмена. Он разрабатывает психотерапевти­ческий подход, который в 1950 году получит название “гештальт-терапия” и который мог называться экзистенциальным психо­анализом или терапией сосредоточения.
Вокруг Перлза, его жены Лоры и Пола Гудмена объединя­ются Изидор Фром и некоторые другие ученые. Вскоре они со­здают в Нью-Йорке первый Институт гештальт-терапии. Результаты обсуждений идей Перлза, их экспериментальная и клиническая проверка легли в основу фундаментальной кни­ги “Гештальт-терапия”, опубликованной в 1951 году и подпи­санной тремя авторами: Перлзом, Хефферлином и Гудменом. После этого очень быстро сформировалось еще несколько групп, придерживающихся этого подхода, в частности, в Кливленде (во главе с И. Польстером; на базе этой группы возник Кливленд­ский институт гештальт-терапии) и в Калифорнии (во главе с Джимом Симкином).
В середине 60-х годов Перлз был на время приглашен в Эзален — только что открывшийся центр на берегу Тихого океана в Калифорнии, ставший Меккой для Движения развития потен­циала человека. Можно предположить, что Эзален и Перлз ка­ким-то образом придали друг другу силы, и очень скоро широкая аудитория участвовала в демонстрациях Перлза, следовав­ших друг за другом почти непрерывно. Гештальт-терапия тогда испытывала значительный подъем, и возникали институты и центры, заявлявшие о своей привер­женности этим взглядам, хотя и нельзя сказать, что это развитие было гладким. Сам Перлз продолжал работать с неизбывной твор­ческой энергией, и в основе этого творчества лежал огромный опыт сорокапятилетней клинической, психиатрической и психотерапевтической работы. Тем не менее он отдавал дань моде того времени, которая рассматривала любое теоретизирование как “мастурбацию мозгов” и заменяла ее хлесткими рекламными формулами. Период “68-го года” в истории гештальт-терапии от­кликается еще и сегодня. Прежде всего, даже если рассматривать эту фазу как появление свежего ветра в психотерапевтической практике, недостаток четких позиций и всякого рода крайности сильно пошатнули доверие к новому подходу.
После смерти Перлза в 1970 году можно было проследить следующие важные процессы в гештальт-терапии: развивался диалог с психоанализом, техники обогащались различными биоэнергетическими, психодраматическими, арттерапевтическими методами, развивались теоретические основы гештальт-те­рапии, теория личности.
Сейчас гештальт-терапия переживает значительный подъем, особенно в Европе, где она смогла найти множество культурных корней (психоанализ, феноменология, экзистен­циализм, гештальт-психология и т. д.). Растет число практи­ков и пациентов. Разумеется, относительная молодость и не­большая склонность к написанию текстов у многих практиков приводят к тому, что ряд тем все еще нуждается в развитии, что взаимодействие идей и практических дел сегодня еще за­труднено. Автострады мысли, конечно, используются чаще, чем проселочные дороги.
Множество институтов заняты практикой и преподаванием гештальт-терапии во всех концах мира, проводятся конференции и конгрессы, действует Европейская ассоциация гештальт-тера­пии, Ассоциация развития гештальт-терапии, Международная ассоциация гештальт-терапии, множество национальных ассо­циаций. Можно сказать, что сейчас гештальт-терапия в целом имеет свою теоретическую и эмпирическую основу и сумела впитать в себя достижения современного психотерапевтичес­кого знания, а также сама вносит свой вклад в это знание.

Очерк теории

Что же, собственно, можно отнести к гештальт-терапии? В современных теоретических работах выделяются три основ­ные “черепахи”, на которых стоит этот подход: теория поля, феноменология, диалог (Резник, 1997).
Гештальт-философия — это философия реализма. Это мате­риализм, применяемый разумно, подразумевающий нор­мальный материальный контакт в материальном мире, ре­альные отношения реальных объектов.
Материальность гештальт-терапии выступает как важнейший инструмент ра­боты. Например, мысли, слова, чувства суть проявления кон­кретных людей. Чувство не может быть общим, не может су­ществовать само по себе. Всегда есть кто-то, кто его чувствует. С материальностью гештальт-терапии связан и интерес к телу человека. Еще одна ценность гештальт-философии — это ин­теграция. Интеграция есть не сумма качеств фигуры, а новое состояние, порождающее фигуру, гештальт. Если в гештальт-терапии проводится анализ каких-то чувств, то этот анализ подразумевает завершение, синтез, интеграцию. Именно эта целостность позволяет человеку развиваться и отличать отно­шения с внешним миром от отношений внутренних компо­нентов своей личности.
Так почему же гештальт-терапия, строго говоря, не является терапией? Сам термин “терапия” жестко связан с медицинской моделью мира, с медицинским профессиональным взглядом на человека как на предмет воздействия практической лечебной системы. Терапия — это то, что противостоит болезни, то есть лечение. Речь в гештальт-терапии чаще всего идет о том, что можно обозначить как “искажение”, “сопротивление” или “за­держку” в развитии личности. Поэтому принципы гештальт-те­рапии едины для медицинского приложения и для гештальт-педагогики (Польстер, Польстер, 1997).
Кроме гештальт-психологии, феноменологии и экзистенци­альной философии, большое влияние на гештальт-терапию ока­зали идеи В. Райха о том, что чувства являются непроизвольны­ми физиологическими явлениями и у индивида нет выбора относительно их существования, но есть выбор относительно их выражения. Телесные ответы на различные события внеш­него мира человек помещает в телесную мускулатуру, нежела­тельные эмоции подавляются привычными телесными механиз­мами, формирующими устойчивый “мышечный панцирь” (Керпег, 1987).
Немецкое слово “Gestalt” означает “форма”, “структура”, “конфигурация”. Это наводит на мысль о холистической систе­ме, представляющей единое целое, но целое, отличное от совокупности частей. Холистическая концепция, в которую вписы­вается гештальт-терапия, ставит организмическое единство одновременно на уровень функционирования внутри системы (организма) и на уровень отношения человека и окружающего мира. Согласно Перлзу, не существует природного различия между умственной деятельностью и физической, существуют различия в уровне активности личности в целом. Каждая психотерапевтическая школа имеет свой взгляд на природу человека. Какова же концепция человека в гештальт-терапии? Перлз и Гудмен исходят из понятия “природы челове­ка-животного”, то есть они отмечают, что природе человека свойственно столько же физиологических и животных факто­ров, сколько социальных и культурных. При этом речь не идет о том, чтобы свести человека до состояния животного, а под­черкнуть природное, естественное начало (Perls et al., 1951).
Прежде всего, исходя из того факта, что определение жи­вотного и его существования включает окружающую его среду (не существует организма без окружающей среды), следует признать, что определение организма будет скорее определением того, что мы называем “полем”, полем “организм — среда”; сущ­ностью этого поля “организм — среда” является целостность. Реализация любой потребности происходит во взаимодействии, в контакте между организмом и окружающей его средой. В действительности не существует ни одной функции у жи­вотного, которая не включала бы в себя контакт с объектом или окружающей средой, хотя бы для того, чтобы обеспечить вы­живание: ему надо дышать, двигаться, кормить себя, прятаться, размножаться и т.п. Теория природы человека-животного, сле­довательно, содержит принцип саморегуляции, который назы­вают организмическим, то есть принадлежащим организму, рас­сматриваемому в его целостности как функции поля.
В книге “Эго, голод и агрессия” Ф. Перлз формулирует те­орию “ментального метаболизма” как принципа формирова­ния и развития психики. В качестве ведущей потребности, необходимой для выживания человека, Перлз определял пи­щевую потребность в отличие от принципа либидо в психо­анализе. Иначе говоря, для развития человека необходимо по­лучение каких-либо веществ из внешней среды. Эти вещества не могут быть усвоены напрямую, поскольку они включены в состав каких-то других объектов внешнего мира. Следова­тельно, для того чтобы усвоить эти вещества, необходимо по­строить сложную поведенческую цепочку: во-первых, найти в окружающем мире объект, в котором содержатся необходи­мые вещества, во-вторых, разрушить этот объект, переработать полученное вещество и включить его во внутреннюю среду организма, в-третьих, выбросить из организма ненужные остатки. Хотя на самом деле процесс значительно сложнее, но основная идея заключается в том, что точно таким же образом человек получает необходимые вещества для поддержания сво­ей психики (Perls, 1942).
Предметом теории гештальт-терапии, таким образом, явля­ются все феномены контакта, который связывает организм и окружающую среду. Все, что касается организма, является областью физиологии или, в широком смысле, биологии; все, что касается окружающей среды, является областью социологии, географии и т. д. Но все, что касается контакта между данным организмом и окружающей его средой, то есть явлений, возни­кающих на границе организма со средой (гештальт-терапия на­зывает это границей контакта), будет объектом психологии. Следовательно, теорию гештальт-терапии можно определить как изучение совокупности явлений, которые будут происходить на этой границе, границе контакта “организм — окружающая сре­да” (Робин, 1996; Wheler, 1991)
Физиологические функции осуществляются внутри организ­ма, но они не могут совершаться очень долго, не испытывая по­требности в ассимиляции чего-то из окружающей среды, хотя бы для того, чтобы организм мог выжить и тем самым разви­ваться. Чтобы ассимилировать нечто из окружающей среды, необходимо, чтобы организм вошел с ней в контакт, то есть что­бы он стремился к чему-то и взял бы что-то; именно в этот мо­мент физиологическое может стать психологическим, и функ­ции сохранения смогут стать контактом. Контакт предполагает всегда наличие внешнего объекта. По мнению гештальтистов, говорить о контакте с самим собой яв­ляется заблуждением, потому что невозможно “питаться самим собой”; необходимо идти навстречу окружающему миру и чер­пать из него. Термин “контакт” является ключевым понятием гештальт-терапии. Контакт — это опыт, опыт функционирова­ния границы между организмом и окружающей средой. Кон­такт есть осознание поля, которое является нашим полем, и в то же время — это двигательный ответ, который производится в этом поле, осознание усваиваемого нового и выражение на­шего отношения к нему. Это также отторжение всего, что не может быть усвоено. Следовательно, любой контакт является творческим приспособлением организма и окружающей среды.
Приспособление представляет собой процесс взаимодей­ствия потребностей организма с возможностями окружающей среды. Творчество связано с понятием нового; речь идет о нахождении нового решения, наилучшего решения из всех воз­можных, создании на основе имеющихся элементов новой кон­фигурации, новой взаимосвязанной целостности. При этом если приспособление обеспечивает измерение реальности и адапта­ции, то творчество открывает измерение фантазии и расшире­ние возможного (Perls et al., 1951).
Гештальт — фигура, образующаяся на фоне. Для разверты­вания контакта необходимо, чтобы фигура отделилась от фона. Человек может войти в контакт сейчас, в данный момент, толь­ко с тем, что образует фигуру; эта фигура выделяется из фона, но в то же время остается с ним связанной. Гештальт-терапия — это процесс, который ставит себе целью сопровождать или вос­станавливать способность управлять фигурами, строить фигу­ры в адекватной связи с фоном.
Из всего этого становится понятным то, как в гештальт-терапии рассматриваются страдания, неврозы и проблемы, с ко­торыми пациент обращается к психотерапевту. Как это ни кажется парадоксальным, симптом возникает в результате твор­ческого приспособления!
Возьмем случай с ребенком, который поставлен перед труд­ной ситуацией, так называемой “острой ситуацией”. Например, он будет сталкиваться с грозным родителем, и ему придется использовать разного рода средства защиты. Он находится в ос­трой ситуации сильной интенсивности. Все его реакции, напря­жение или бегство, поза, напряжение в теле, которые он исполь­зует в этот момент, являются творческим приспособлением к ситуации, которая ему угрожает. Но если со временем ребе­нок будет стремиться повторить этот “ответ” в безопасной ситуации, когда ему уже никто не угрожает, это будет означать, что он создал хроническую острую ситуацию слабой интенсив­ности. Каждый раз, когда он встретит в своей повседневной жизни взрослого, который каким-то образом бессознательно на­помнит ему ту самую острую ситуацию, в которой он когда-то находился, он воспроизведет параметры острой ситуации и ста­нет защищаться как от реальной угрозы, забывая о “мнимом” характере этой новой ситуации. Таким образом человек теряет способность оценивать поле, способность осуществлять твор­ческое приспособление в актуальной ситуации: то, что было творческим в прежний момент, больше таковым не является. Это происходит из-за так называемой “незавершенной си­туации”: если мы находимся в ситуации контакта, но эта ситуа­ция контакта по той или другой причине была прервана и удовлетворение не было достигнуто, то при определенных условиях эта ситуация может зафиксироваться в качестве незавершенной (Мазур, 1996).
Формирование незавершенной ситуации означает постоян­ное возвращение и блуждание в настоящем в попытках найти какое-то завершение. Тогда возможно определить невроз как потерю способности к творческому приспособлению и замеще­ние ее так называемой “вторичной физиологией”, своего рода второй натурой. Она закладывается в коже, в мышцах, прояв­ляется во всех переживаниях; первоначальная естественная схема реагирования выходит из употребления. Человек избегает столкновения с болезненной незавершенной ситуацией и, та­ким образом, останавливает процесс своего развития. Ф. Перлз (Перлз, 1996) описывал работу с неврозом как “прохождение через слои невроза”. Первый, поверхностный слой, с которым встречается терапевт, — обманчивый слой; он проявляется в сте­реотипах поведения, ненастоящем реагировании на жизнь. На этом уровне существуют игры и роли, в которых человек теряет себя, живя в фантазиях и иллюзиях. Как только человек пыта­ется осознать обманчивость игр и стать более честным, он переживает неудобство и боль. Следующий слой — фобический. На этом уровне человек пытается избежать эмоциональной боли, которая ассоциируется с тем, что он начинает видеть различ­ные аспекты самого себя, которые предпочел бы не знать. В этой точке сопротивление принятию себя таким, каков человек есть на самом деле, словно “взрывается”. Появляются катастрофи­ческие страхи, что другие люди непременно отвергнут невро­тика. За фобическим слоем Перлз показывает тупиковый слой, или точку застревания в процессе созревания личности. В этой точке человек ощущает, что не способен выжить самостоятель­но, что у него нет внутренних ресурсов, чтобы выйти из тупика без поддержки со стороны окружения. Типичным поведением при этом является манипулирование окружением, чтобы оно видело, слышало, чувствовало, думало, принимало решения за него. Человек в тупике часто переживает нечто похожее на смерть, чувствует, что он — пустое место, ничто. Чтобы быть живым, необходимо выбраться из тупика. Если человек переживает эти чувства вместо того, чтобы отрицать “мертвость” или убегать от нее, проявляется имплозивный уровень. Перлз пи­шет, что необходимо пройти через этот уровень, чтобы обрести свое собственное “я”. На этом уровне невроза человек обнару­живает свои защитные механизмы и начинает осознавать соб­ственное “я”. На последнем эксплозивном уровне создается взрывное состояние, человек избавляется от обманных ролей и претензий, высвобождает огромный поток энергии, который сдерживался внутри. Чтобы быть подлинным, необходимо до­стичь этого взрыва, который может быть взрывом в боль или в радость.
Что может сделать психотерапия, чтобы помочь человеку, оказавшемуся в острой ситуации? Фрейд первым показал, что человек стремится воспроизвести страдания и трудности, с которыми он сталкивался однажды. Жан-Мари Робин (Робин, 1996) рассматривает процесс гештальт-терапии как работу с хро­ническими травмирующими ситуациями. Его гипотеза состоит в том, что острые ситуации, которые взрослый человек должен был пережить, например, в своем детстве и отныне ставшие хро­ническими, повторяются в его “теперь”, и, следовательно, повторятся также в “теперь” терапевтической ситуации. Встреча­ясь с острой ситуацией низкой интенсивности, которую клиент переносит в процесс сеанса, психотерапевт пытается ввести его в новую острую ситуацию, которая будет иметь те же парамет­ры, тот же смысл. Вместе с тем им создаются, с одной стороны, условия безопасности, с другой стороны, “препятствия” повторениям невротических привычек клиента, чтобы тот мог моби­лизовать свои творческие ресурсы и воспринять все новое, что возникает теперь.
Одним из базовых рабочих терминов гештальт-терапии явля­ется “осознание”. Речь идет о форме знания, которой обладает также и животное и которая является одновременно и двигательной, и сенсорной интегрирующей совокупностью всех показате­лей поля. Можно было бы сказать, что это осознание является моментальным и имплицитным знанием (Энрайт, 1994). Психотерапевт старается помочь человеку стать все более и более “сознательно осознающим”, вновь обрести свои способ­ности творческого приспособления, то есть выйти из тупико­вого, неподвижного состояния, чтобы достичь настоящего кон­такта с окружающей средой. Таким образом, гештальт обозначает фигуру, которую субъект создает при контакте с окружающей его средой. Фигура главным образом определяется тем, что че­ловек организует в зависимости от своих потребностей, жела­ний, “аппетитов” или незавершенных ситуаций в данный мо­мент. Задача психотерапевта — попытаться поддержать именно эту способность человека формировать фигуры, отделять фигу­ры от фона, позволять им разворачиваться и вступать в контакт, строиться и разрушаться, потому что фигура создается для того. чтобы иметь возможность возникать и исчезать.
Рассмотрим более подробно традиционный пример с голодом. Голод составляет фигуру в определенный момент и прерывает все другие ощущения и занятия, он выдвигается на первый план, и человек вступает в контакт с окружающей средой, чтобы найти решение для его устранение. Фигура “голод” будет развиваться, наполнять энергией, заставлять вступать в контакт с окружающей средой, в которой можно получить пищу, а затем, по мере того как человек будет есть и усваивать пищу, гештальт “голода” будет разрушаться и позволит перейти к другому гештальту.
Личность с нарушенной нервной системой, находящаяся в затруднительном положении, или “невротическая личность” — это человек, который, по-видимому, утратил способность к построению и разрушению гештальтов. Тогда этот танец, это постоянное колебание, этот процесс построения-разрушения сдерживается, в особенности неподвижными, фиксированными состояниями. Рассмотрим некоторые детали этой эволюции, этого построения и разрушения гештальтов, чтобы быть более конкретными, а также чтобы ознакомится со средством, которое будет постоянно использоваться гештальт-терапевтом. Эта последовательность построения-разрушения гештальтов (которая иногда носит название “цикл контакта” и описывает то, каким образом организм контактирует с окружающей средой) имеет четыре фазы. Эти четыре фазы являются во многом условными и в действительности не отделены друг от друга (Робин, 1996; Wheeler, 1991).
Первая фаза называется предконтактом. В этой фазе заключено то, что составляет фон, задний план; им главным образом является тело, и именно в теле начинает возникать ощущение. Это ощущение — признак наиболее актуальной потребности организма, которая развивается в данный момент. Термин “потреб­ность” употребляется в очень широком смысле, то есть как им­пульс, аппетит, желание, незавершенная ситуация, все, что составляет суть, “зерно” ситуации. Следовательно, гештальт дол­жен здесь отделиться от фона, чтобы начать образовываться и за­тем “пойти на контакт” с окружающей средой, приобретая все более и более четкие контуры. Во время этой фазы, фазы предва­рительной ориентации, у людей могут возникать затруднения в связи с неспособностью построить гештальт с четкими грани­цами.
В следующей фазе, которая называется контактированием, этот гештальт, то есть фигура, которая отделилась от недиффе­ренцированного фона, в свою очередь отойдет на задний план, чтобы снабдить фон энергией. С этого момента возбуждение, энергия мобилизуются и позволяют организму обратиться к окру­жающей среде, чтобы изучить предоставляемые возможности и удовлетворить свою потребность. В этой фазе человек будет производить то, что техническими терминами определяется как идентификация и отвержение, проще говоря, будет осуществлять функцию выбора “да” или “нет”. “Да, это может мне подойти. Нет, это мне не подойдет”. Организм отберет одни ресурсы окру­жающей среды и отвергнет другие, чтобы удовлетворить основ­ную потребность в данной ситуации.
Следующим шагом является финальный контакт, В этот мо­мент окружающая среда отступает на задний план, и образуется новая фигура — выбранный объект. Субъект устанавливает с ним финальный, полный контакт, в какой-то момент имеет место до определенной степени неразличимость человека и избран­ного объекта. На короткое время нет больше ни фигуры, ни фона, ни границ между субъектом и объектом. В какой-то момент в межличностных отношениях на смену четко идентифицированным “я” и “ты” может прийти “мы”. “Мы” любви, оргазма, конфликта, ужаса или любой другой си­туации взаимодействия. Последней является фаза, которая на­зывается фазой постконтакта. В фазе полного контакта грани­ца открылась таким образом, чтобы впустить объект опыта, а в фазе постконтакта граница закрывается на этом прожитом опыте, и в этот момент начинается работа по ассимиляции. Нет больше фигуры, в поле не остается больше ничего актуального.
Возьмем пример из типичной ситуации терапии в группе. Предположим, что актуальной потребностью момента являет­ся для данного человека потребность в защите. В фазе предконтакта он чувствует, как плечи у него поднимаются, как голова уходит в плечи, взгляд его несколько недоверчив, он ощущает еще ряд телесных признаков, чувствует психологический и эмо­циональный климат, в котором понемногу и с помощью терапевта вырисовывается фигура, называемая “потребность в за­щите”. Эта уже проявленная потребность в защите создает воз­буждение, прилив энергии, позволяющий человеку повернуться к окружающей среде, чтобы начать искать эту защиту, в которой он нуждается. Он приступает к идентификации и отвержению, то есть фиксирует, направляет свое внимание, манипулирует своим миром так, чтобы найти защиту, которой он добивается. Например, в этом терапевтическом зале торшеры не предоста­вят ему защиту, он их оттолкнет и отбросит, кресла не предоста­вят ему защиту; напротив, другой человек, который, возможно, проявляет себя своим теплым взглядом, может его заинтересо­вать в качестве субъекта, способного дать ему то, что он ищет. “Выбирать и отбрасывать” — такова суть фазы контактирования, когда человек целиком повернут к окружающей среде. Кро­ме того, в этой фазе больше всего эмоций, поскольку человек переходит от центрации на себе к центрации на ресурсах окру­жающей среды. Это столкновение, если можно так сказать, меж­ду ресурсами, находящимися в нем, и ресурсами окружающей среды, которое и порождает то, что называют эмоцией: грус­тью, радостью, гневом, яростью, страхом и т. д. Как только человек идентифицировал объект среди других объектов, которые он отбирал и отбрасывал (это может быть и “ты-объект” — в приведенном примере таковым объектом яв­ляется человек), он будет иметь возможность финального кон­такта, то есть полного удовлетворения проявленной потребно­сти: потребности в защите.
Наступает момент, когда человек переживает полное един­ство между своей потребностью и ресурсом, выбранном в окру­жающей среде. Образуется полный и завершенный гештальт. Авторы “Гештальт-терапии” (Perls et al., 1951), говоря о финаль­ном контакте, брали в качестве модели момент оргазма при по­ловом акте: нет больше меня, нет больше тебя, существует толь­ко момент слияния, когда понемногу развивающиеся желания захватили все поле, где другой также занимает все место, но где нет больше ни тебя, ни меня, потому что нет больше пережива­ния границы, есть только “мы”, временное “мы”. После фазы финального контакта граница закрывается на этом прожитом опыте, человек усваивает этот полученный опыт, и в результате интеграции происходит рост.
Мы видим, однако, что в жизни большинство из нас преры­вают эту последовательность. Есть прерывания намеренные, добровольные и, следовательно, управляемые: в тот момент, когда я собираюсь выполнить то или другое действие, телефон звонит и прерывает меня, я могу отложить действие и продол­жить его позже. Я также могу сделать обдуманный, сознатель­ный выбор и прервать последовательность. Я “не обязан” удов­летворить свое желание или свою потребность импульсивно и автоматически: в любой момент я сохраняю способность вы­бора. Патогенная ситуация создается тогда, когда я не преры­ваю произвольно течение опыта — некоторым образом оно пре­рывается без моего ведома.

Механизмы сопротивления

Работа психотерапевта в этом случае будет состоять в том, чтобы помочь пациенту восстановить способность к выбору, так как именно при помощи этой способности он сможет вновь осуществлять творческое приспособление. Здоровый выбор по­зволяет обеспечить установление границы между организмом и окружающей средой. Нарушения функционирования грани­цы контакта проявляются в следующих феноменах, которые в принципе представляют собой здоровые явления, но при по­тере выбора становятся “нездоровыми”, дисфункциональными. Их четыре. Некоторые авторы добавляют еще и другие, но главные механизмы следующие: слияние, интроекция, проек­ция, ретрофлексия.
Слияние.
При слиянии существует ситуация “неконтакта”, “неграницы” и “неосознания”. Если говорить схематично, нич­то не возникает, не существует различия между “я” и “не-я”, нет различий между фигурой и фоном и нет возникающей фигуры. Например, у матери происходит слияние с грудным младенцем, а у него с матерью; иначе говоря, в опыте ребенка граница меж­ду “я” и “не-я” не очень различима. Когда человек совсем не чувствует границ между собой и своим окружением, когда ему кажется, что он и его окружение — это единое целое, произош­ло слияние.
Слияние — это базовый феномен, который может обозна­чать “модус контакта” со всем тем, что не является фигурой в по­ле в данный момент. Когда слияние прерывает построение гештальта, не давая возникнуть фигуре в предконтакте, из-за чего все остается в фоне (чтобы что-то возникло, надо чтобы воз­никла граница, надо чтобы объект и ощущение отделились, ста­ли заметными), слияние препятствует выделению фигуры, след­ствием чего является отсутствие возбуждения.
Основным направлением работы со слиянием является ра­бота с построением границ, работа дифференциации, направ­ленной на отделение, индивидуацию клиента.
Интроекция.
Затем, когда начинает возникать фигура, появ­ляется возбуждение и увеличивается энергия, чтобы дать орга­низму возможность войти в контакт с окружающей средой. В этот момент также может возникнуть прерывание контакта, которое называется интроекцией. Поскольку эта модальность является феноменом границы, суть ее состоит в том, чтобы взять что-то из внешнего мира и ввести это внутрь. Прототипом интроекции на уровне витальных функций является способ питания: я беру что-то, что является “не-я” из внешнего мира, какой-то отличный от меня объект, я ввожу его в организм, сначала он становится “моим”, а потом по мере того, как он пережевывается, проглаты­вается, переваривается и усваивается, становится “мною самим”. Успешная интроекция завершается ассимиляцией; при “неудав­шейся” интроекции поглощенный объект останется чужеродным телом внутри организма (если я ем какой-то продукт, не проже­вывая его, я найду его идентичным в испражнениях, он не был мне полезен, а только засорил желудок).
Говорят о “неудавшейся”, патологической интроекции, когда просто что-то заглатывается: идеи, мнения, “надо” и “нельзя”, которые вызывают, так сказать,, “тяжесть в желудке” и будут определять существование в мире на “своем месте”. Интроек­ция прерывает контакт с внешним миром, когда субъект теряет свою способность к идентификации и отвержению, замещая свое собственное желание желанием другого человека. Именно замена желанием другого своего желания, при которой возбуж­дение вызывает слишком большую тревогу, является одним из главных признаков феномена интроекции.
Если родитель говорит ребенку: “Сделай то или не делай это­го”, ребенок может только подчиниться, то есть интроецировать приказ взрослого как замену своей собственной воли. Если приказ будет повторяться, то ситуация может в неосознанной форме превратиться в опыт: “В жизни надо делать то и не надо делать этого”. В этом процессе важно не столько содержание того, что было интроецировано, сколько тот факт, что желание другого пришло на замену своего собственного желания.
По словам Перлза, интроекция — это процесс, во время ко­торого понятия, стандарты поведения, мораль, ценности берутся личностью целиком, без критической проверки, без “перевари­вания”. Здоровое использование интроекции, например, про­является в интериоризации правил жизни, полученных ребен­ком от заботливых взрослых. Основным инструментом при работе с интроекцией является фокусировка человека на про­цессе выбора, на различении внутреннего и внешнего, отделе­нии собственных желаний, убеждений, верований от желаний, ожиданий, посланий других людей.
Проекция.
В процессе дальнейшего развертывания цикла твор­ческого приспособления, когда форма уже возникла и появилось возбуждение, не прерванное интроекцией желаний другого, поте­ря способности совершать идентификацию и отвержение может проявиться в другой форме — в форме проекции. Этот феномен границы по своему направлению противоположен интроекции: что-то, принадлежащее в действительности субъекту, приписыва­ется окружающей среде. При интроекции что-то принадлежало окружающей среде, и субъект заставил это что-то перейти внутрь организма; при проекции он заставляет что-то, ему принадлежа­щее, перейти в направлении окружающей среды. Обычно субъект переводит вовне то, за что не может сам отвечать, за что не берет ответственности, в особенности за свои эмоции и аффекты. На­пример, такой человек может считать кого-то другого очень встре­воженным, очень беспокойным или очень агрессивным, потому что не может принять то, что он сам агрессивен и беспокоен.
В терапевтическом процессе в первую очередь мы имеем дело с проекцией аффектов, эмоций, ответственности или в бо­лее широком смысле опыта, и трудность заключается в необходимости для пациента восстановить этот аффект или эту эмоцию, которую он пытается не осознавать, приписывая ее кому-то другому. Содержание проекции часто является чем-то до этого интроецированным. Проекции, с которыми мы встречаемся в те­рапии, выявляют, в частности, незавершенные ситуации паци­ента. Основной фокус процесса терапии — возврат человеку спроецированных на других людей, в том числе и на терапевта, чувств, убеждений, ответственности.
Ретрофлексия.
Следующее явление, которое может прервать построение или разрушение гештальта, — ретрофлексия. “Рет­рофлексия” — термин, возникший в гештальт-терапии, тогда как “проекция” и “интроекция” — термины, общие с другими научными дисциплинами.
Ретрофлексия обозначает опыт, который начинается как контакт с окружающей средой, но который возвращается к са­мому организму, то есть субъект делает себе то, что предназна­чено или было бы предназначено окружающей среде: вместо того чтобы нападать, например, он будет бить себя по руке; вме­сто того чтобы укусить, он будет грызть ногти и т. д. То, что на­зывают психосоматическими болезнями, является обычно ре­зультатом ретрофлексии. Чаще всего субъект не позволяет себе проявить именно акты агрессии в отношении истинных объек­тов, и он обращает их против своего организма, как если бы его собственный организм являлся окружающей средой. Самоубий­ство — высшая форма ретрофлексии; субъект убивает себя са­мого вместо того, чтобы убить того, кто заставил его страдать. Мыслить — это тоже форма ретрофлексии: когда я думаю, я го­ворю с самим собой, но являюсь ли я истинным адресатом сво­их слов? Это может быть здоровая ретрофлексия в той мере, в какой она позволяет мне подготовиться к действию или к общению, но если я только думаю и не говорю, то ретрофлексия парализует действие. Терапевтическая работа с ретрофлексией может быть направлена на перераспределение энергии, развер­тывание ретрофлексивного действия вовне, проявление в отно­шении окружающей среды.
Все эти модальности контакта могут быть как “здоровыми”, так и “нездоровыми”. Это зависит от того, способствуют они контакту с окружающей средой или не способствуют, гибки они или ригидны, являются они осознанными или неосознанными, позволяют ли они осуществить выбор.
Благодаря совокупности только что изложенных нами поня­тий можно гораздо яснее представить цели психотерапии. Гештальт-терапия дает возможность человеку восстановить свою спо­собность устанавливать контакт и осуществлять творческое приспособление. Это предполагает, что он будет в состоянии обес­печить идентификацию и отчуждение, требуемые в его контакте с окружающей средой.
Психоанализ ставил перед собой цель проводить анализ пси­хики, гештальт-терапия предлагает проводить терапию гештальта, иначе говоря, терапию способности субъекта формировать гештальты и разрушать их, когда они устаревают. Речь идет о том, чтобы обнаружить способность осуществить весь цикл опыта полностью, и для этого человек должен восстановить свои способности выбирать и отвергать, которые позволят ему осуще­ствить творческое приспособление.

Методы и техники гештальт-терапии

Как ни парадоксально, но гештальт-терапия опознается не­которой частью общества как профессионалами, так и неспе­циалистами по некоторым техникам, которые не являются специфическими для гештальт-метода, а иногда даже совсем не согласующимися и вообще мало или совсем не употребляемы­ми современными гештальт-терапевтами. Например, техника диалога с одним или несколькими пустыми стульями, представ­ляющими различных персонажей из жизни субъекта, в сущнос­ти, является техникой, заимствованной Перлзом из психодрамы Морено.
Техники являются приемами, позволяющими реализовывать фундаментальный метод. В некоторых случаях техники, появ­ляющиеся в других подходах, могут найти свое место в “ящике для инструментов” (выражение М. Фуко) гештальт-терапевта, лишь бы они были совместимы с методом и приспособлены к происходящему опыту. Напомним, что гештальт-метод фоку­сируется на работе по осознанию явлений, которые происходят на границе контакта, чтобы способность осуществлять творчес­кое приспособление при контакте с окружающей средой могла восстановиться (Perls, 1969; Рудестам, 1990; Наранхо, 1995).
Будь это диадические или групповые отношения, ситуация определяется прежде всего установлением терапевтического контекста: рамок, условий встреч, частоты и продолжительнос­ти сеансов, гонорара и т. д. Все эти условия контекста на самом деле могут рассматриваться как экспериментальные, потому что они должны быть приспособлены к каждому пациенту. Во вся­ком случае, если цель терапевтического проекта состоит в вос­становлении пластичности в построении гештальтов, а терапев­тическая ситуация определялась бы неизменными правилами, которым должен подчиняться каждый отдельный пациент, име­ло бы место противоречие.
В действительности формы, которые может принимать те­рапия, с каждым новым пациентом могут меняться, так же как они могут меняться в зависимости от чувствительности и лич­ного опыта каждого терапевта — с некоторыми пациентами связь будет главным образом словесная, с другими возможно обращение к выразительным формам и невербальному обще­нию, как-то: рисунок, движение, лепка, звук и т. д.
Техники гештальт-терапии можно подразделить на две большие группы. С одной стороны, это техники диалога, ко­торый происходит на границе контакта между терапевтом и клиентом. Для этой работы необходимо полнокровное лич­ностное присутствие терапевта в диалоге; об этой форме рабо­ты говорят, что терапевт “работает собой”, использует свой опыт, свои переживания. С другой стороны, это проективные техники, такие, как работа с образами, сновидениями, вооб­ражаемым диалогом; при этом терапевт поддерживает прояв­ление и осознание клиентом своих переживаний. Техники не являются самоцелью, а лишь обозначают различные подходы и пути экспериментирования.
Экспериментирование, являясь сердцевиной метода, создает своеобразие гештальтистского способа работы. В ходе терапии субъекту предлагается не ограничиваться рассказом, а превра­тить свои слова в действия, развертывающиеся в ситуации “здесь и теперь”. Такое экспериментирование является своего рода структурой, навязанной терапевтом. Оно имеет смысл, только если оно полностью соотносится с опытом, который воспроиз­водит пациент. Экспериментирование манипулирует различны­ми параметрами, чтобы благодаря расширению поля найти в контакте новизну, восстановленные возможности идентифи­кации и отвержения, творческое приспособление. Некоторые терапевты охотно обращаются, особенно в группе, к арсеналу заранее подготовленных упражнений, которые они предлагают независимо от эволюции каждого пациента. Само собой разу­меется, клиент всегда сможет открыть в этих упражнениях что-то о себе самом при столкновении с этой безопасной ситуацией, но это мало что имеет общего с терапевтическим эксперимен­тированием, которое прямо связано с острыми ситуациями и незавершенными ситуациями каждого пациента. Эти эксперименты могут быть разного порядка, например: а) эксперимент может быть сфокусирован на росте осознавае­мого, когда терапевт предлагает, например, осознать свое дыха­ние или ту или иную часть тела (Рудестам, 1990; Энрайт; 1994, Керпег, 1987); б) эксперимент может позволить исследовать тему, изложенную клиентом в скрытой форме, например, когда тера­певт предлагает привести в действие метафору, которую он толь­ко что употребил (“Я чувствую, что грудь моя в тисках!”, “Он возбуждает во мне желание обращаться с ним, как с собакой”) (Рудестам, 1990; Польстер, Польстер, 1997).
Это исследование может пройти через усиление и акцен­тирование употребленных слов и жестов (“Не можете ли вы попытаться повторить мне это, усиливая жест, который вы едва уловимо делаете?”). В экспериментировании могут быть об­наружены модельные условия, позволяющие получить инфор­мацию о том, что произойдет в определенных ситуациях, ко­торые трудно или невозможно смоделировать в действии. Тогда привлекаются некоторые формы проекции, чтобы исследовать фантазии, катастрофические ожидания, незавершенные или “застывшие” ситуации, разрешение которых кажется невоз­можным.
Экспериментирование также предоставляет возможности для исследования разных типов границ собственного “я” и кон­такта: пределов проявления себя, границ самовыражения, привычек, порогов ощущений и телесных движений, ценностей и т. д. Использование фантазии позволяет расширить области эксперимента, опробовать новое поведение в безопасных усло­виях (Рудестам, 1990; Польстер, 1999).
Одним из наиболее известных инструментов гещтальт-терапии является эксперимент с “пустым стулом”. Организуя ди­алог между двумя различными частями личности, терапевт поддерживает выражение различных чувств до тех пор, пока не наступает интеграция противоположных, конфликтных, так сказать, непримиримых сторон личности человека.

Здесь и теперь

Если и существует понятие, которое ассоциируется с гештальт-терапией до такой степени, что иногда становится ее лозунгом, то этим понятием является “здесь и теперь”. Но я ду­маю, что смысл этого понятия был понемногу изменен по срав­нению с его первоначальным значением. Это не правило, ко­торое надо было бы втолковывать клиенту, а инструмент для работы, находящийся в распоряжении терапевта. Действитель­но, речь никоим образом не идет о том, чтобы считать, что прошлое не интересно и что будущее — всего лишь фантазия; вопрос в том, чтобы сконцентрировать внимание пациента на том, что “именно теперь ты вспоминаешь” или что “именно теперь ты предвосхищаешь события”. Это воспоминание, ко­торое приходит теперь, освещает настоящее новым светом, так же как настоящее освещает воспоминание, пришедшее ему на­встречу.
Если экспериментирование может открыть доступ к неко­торым решениям и к осуществлению творческих контактов, то произойти это сможет только в настоящем. Незавершенные ситуации прошлого, если они могут найти завершение в на­стоящем, конечно, не встретят ни соответствующих партнеров, ни соответствующих временных обстоятельств, но в “теперь” они смогут помочь создать модальности контакта, которые изменят опыт клиента. Действительно, большая часть перво­начальной проблематики страдания, изложенной клиентам и, связана с устаревшим характером их способов отвечать на си­туации. Центрация на “теперь” предполагает обновление функ­ции “Оно” ситуации, а значит — иное осмысление характерис­тик ситуации в их проприоцептивных и перцептивных составляющих, в выработке творческого приспособления к но­вому.
Именно на этом основании Перлз мог сказать, что “ничего не существует, кроме настоящего”, зная, что это настоящее со­держит в себе прошлое и будущее. Таким образом, не всегда не­обходимо совершать возвращение в прошлое, потому что оно здесь заключено в опыте, который происходит на наших глазах (Perls, 1969; Энрайт, 1994).

Работа со сновидениями

Перлз достиг славы в последние калифорнийские годы жиз­ни именно благодаря своему подходу к работе со сновидениями. Он рассматривал тогда различные элементы сна как проекцию отдельных частей личности сновидца. Речь шла об обнаруже­нии “экзистенциального послания”, с которым спящий обра­щается к самому себе, например, через импровизированные диалоги между различными элементами сна как одушевленны­ми, так и неодушевленными. Для этого субъекту предлагалось последовательно идентифицировать себя с разными элемента­ми сна таким образом, чтобы присвоить обратно свои проек­ции. Во сне может вскрываться один из важных тупиков, кото­рый стремится разрешить невротик (Perls, 1969).
Часто можно было упрекнуть Перлза за театральный и по­верхностный характер этого взгляда на сны, который прерыва­ет контакт субъекта с внешним миром вообще и психотерапев­том в частности в угоду центрации на внутрипсихическом. Именно по этой причине, основываясь на работах Пола Гудмена, Изидор Фром предложил другой подход к работе со снами.
Сон анализируется в контексте, который в свою очередь яв­ляется контекстом терапии; подчеркивается тот факт, что лич­ный сон рассказан данному терапевту в данный момент терапии. Рассказать сон своему терапевту — это значит поведать ему что-то такое, чего сам клиент не знает и не сумел бы ему рассказать по-другому. Содержание сна тогда рассматривается как постро­енное в основном из ретрофлексивного материала и прежде все­го из ретрофлексии, возникших в течение предыдущего сеанса, которые, таким образом, пытаются проявиться сначала во сне, а потом в пересказе сна данному адресату. Терапевт уделяет осо­бое внимание снам, которые снились ночью, следующей за сеан­сом. Но сон может быть также “построен” ночью, предшествую­щей сеансу, как своего рода подготовка к будущему сеансу. Сон, таким образом, благодаря Изидору Фрому находит свое место сре­ди средств, дающих возможность работы с явлениями границы, контакта и нарушениями функций границы.

Телесная работа

Гештальт-терапию иногда относят к формам “эмоциональ­ной”, “психотелесной” терапии, или, если сказать более совре­менно, к “соматотерапии”. Действительно, телесные и эмоцио­нальные проявления опыта субъекта почти всегда присутствуют в терапевтическом процессе, предлагаемом гештальт-терапией, но это отнюдь не значит, что гештальт-терапия хочет считать себя телесной терапией или следовать моде дня. Все объясняет­ся гораздо проще: гештальт-терапевт старается подойти к опы­ту пациента во всей его целостности. Это значит, что терапевт принимает в расчет телесные и эмоциональные измерения, так же как когнитивные, интеллектуальные, поведенческие, связан­ные с воображением и сновидением, экспрессивные и другие характеристики пациента, с которыми терапевт работает, и что он может пользоваться этими измерениями, чтобы войти в контакт с пациентом (Керпег, 1987).
Но это также значит, что терапевт не разделяет то, что мы при­выкли разделять: например, что “тело” — это одно, а “ум” — это другое. “Тело” или “эмоция” представляет собой частные модаль­ности опыта человека. При патологических процессах эти модаль­ности иногда носят фрагментарный или изолированный харак­тер, и, безусловно, их не следует рассматривать по отдельности, если мы хотим помочь человеку восстановить их единство.

Области применения

Гештальт-терапия является универсальным подходом в силу того, что в основе гештальт-терапии лежит универсальный прин­цип контакта организма с окружающей средой. У гештальт-тера­пии есть наиболее проработанная из всех терапевтических подхо­дов философская база, что позволяет гибко применять ее в различных практических областях, сохраняя базовые принципы. Гештальт-терапия практикуется как в форме индивидуальных, так и в форме групповых занятий. Процедура терапевтических сеан­сов предполагает заключение контракта между терапевтом и кли­ентом или группой относительно частоты встреч (обычно один раз в неделю), длительности занятий (обычно один час для индивиду­альной работы) и других зон ответственности (финансовые отно­шения, место, ограничения), В процессе работы контракт может уточняться или изменяться. В гештальт-терапевтической работе очень важным является четкое представление об ответственности терапевта и клиента. Медицинская модель ответственности, в со­ответствии с которой терапевт полностью отвечает за жизнь и здо­ровье пациента, для эффективной работы гештальт-терапевта яв­ляется невозможной, поскольку его работа направлена на повышение зрелости и самостоятельности человека.
Гештальт-терапия в клинической практике успешно приме­няется на различных этапах психотерапевтической работы и с раз­личными состояниями пациентов, Ограничения гештальт-терапии связаны с ограничениями возможностей осознания пациента. Работа возможна с пациентами даже в достаточно тяжелых со­стояниях. При шизофрении и психотических расстройствах гештальт-терапия вполне применима на этапах становления ремис­сии для поддержания максимально возможной адаптации к социальной жизни в периоды между приступами заболевания. Результатом работы является большая осознанность и произволь­ность социального поведения пациентов (Pagan, Shepherd, 1970; Хломов, 1995; Немиринский, 1999).
При работе с невротическими расстройствами и расстрой­ствами личности гештальт-терапия может быть основным ме­тодом психотерапевта. Правда, это подразумевает достаточную длительность работы, которая может продолжаться даже в те­чение нескольких лет. Особенно это характерно для работы с нарушениями личности, поскольку изменения личности про­исходят постепенно. В этом случае терапевтическая поддержка направлена на процесс автономии, взросления клиента, на по­иск и освоение собственных психологических ресурсов, повы­шение его ценности, нормализацию эмоциональной жизни, оптимизацию контактов с окружающим миром. Методы гештальт-терапии позволяют оказывать поддержку при посттравматическом синдроме, острых кризисных состоя­ниях, облегчают проживание травмирующей ситуации, позво­ляя построить новые ценности, приспособиться к изменениям в жизни.
При работе с зависимостями гештальт-терапия, основанная на достаточно разработанной теории зависимости, предостав­ляет наиболее универсальный подход и широко применяется в центрах анонимных алкоголиков, анонимных наркоманов, созависимых, эмоционально-зависимых лиц. Гештальт-терапия подразумевает добровольное участие человека в терапии и позволяет развить в этом случае способность к самоподдержке, принятию адекватной поддержки от других людей, укрепить личность человека. Особенность психосоматических нарушений проявляется в нарушении целостности, разделении телесных и психических процессов. В гештальт-терапии работа направлена на интегра­цию этих процессов, осознание психологического значения симптомов, восстановление эмоциональных переживаний. Возможность использования в работе множества невербаль­ных техник, таких, как игры, лепка, рисунок, игрушки, делает гештальт-терапию весьма эффективной в работе с детьми раз­ного возраста и с подростками. Успешно осуществляется рабо­та с такими нарушениями контакта ребенка с миром, как патологические страхи, агрессия, застенчивость, капризы (Окландер, 1997).
Гештальт-метод применяется не только в психотерапевти­ческой практике, но и в других областях практической психо­логии, таких, как психология образования и организационное консультирование (Фюр, 1995; Nevis, I988).

Подготовка специалистов

Система подготовки гештальт-терапевтов в России прово­дится сейчас в нескольких специализированных центрах и институтах. Программа Московского гештальт-института соотносится с соответствующими программами Европейского гештальт-сообщества и сертифицируется международным дипло­мом. Подготовка гештальт-терапевтов проводится в дополнение к основному образованию в области психологии, психотерапии или психиатрии. Для получения квалификации гештальт-терапевта необходимо пройти полную программу обучения, кото­рая включает в себя подготовительную ступень (сто часов; один годили менее), базовую дидактическую подготовку (вторая сту­пень — двести часов в течение двух лет). В подготовку входит также собственная психотерапия терапевта (пятьдесят часов) и супервизия профессиональной работы выпускника (также пятьдесят часов). Таким образом, общее время подготовки первой-второй ступени и получения квалификации составляет при­мерно три года.
Первая ступень подготовки гештальт-терапевтов посвяще­на знакомству с философией и методологией гештальт-терапии, с ее основными понятиями и принципами. Но главное, на пер­вом году обучения участники получают необходимые профес­сиональные навыки и обучаются техникам, которые они могут использовать в своей работе. Это связано с запросом на дости­жение практического эффекта. То есть обучение организовано таким образом, что, пройдя первую ступень, обучающиеся по­лучают некоторые специальные знания и умения (ведения кли­нической беседы, работы с детскими проблемами, использова­ния рисунка и других художественных средств и т. д.), которые эффективно работают в рамках гештальт-подхода, но могут быть использованы самостоятельно.
Вторая ступень обучения направлена на профессиональную подготовку гештальт-терапевтов. Она представляет собой базо­вый курс теории и практики гештальт-терапии в объеме двух­сот часов (восемь учебных сеансов в течение двух лет). Этот учебный цикл позволяет углубить одновременно с помощью соб­ственного опыта и дидактическим путем работу над собой при помощи гештальт-терапии, а также ознакомиться с практичес­кими и теоретическими основами метода.
Четыре занятия посвящены базовому теоретическому образо­ванию в области гештальт-терапии; они включают в себя демонст­ративные сеансы и работу с группой с последующим процесс-ана­лизом. Основными темами являются история, базовые понятия и принципы гештальт-подхода (организм и среда, единство опы­та, феноменология и холистический подход, осознание, фигу­ра и фон, “здесь и теперь”, контакт, граница контакта, цикл опыта, творческое приспособление, теория личности, сопротив­ление, основные типы прерывания контакта, терапевтические механизмы, процесс-анализ, терапевтическая позиция, терапев­тические отношения, супервизия, профессиональное самосо­знание). Затем обучающихся более подробно знакомят с различ­ными прикладными областями гештальт-терапии, что облегчает выбор ими специализации.
Основные темы второй половины цикла: творческие мето­ды в гештальт-терапии (парадоксальные методы, арт-терапия, работа с рисунками, сновидениями и метафорами); работа с те­лесностью в гештальт-подходе (телесная модальность контак­та, отчуждение и пробуждение телесности, динамика телесных переживаний в личной истории, симптом, работа с психосоматическими нарушениями); семейная гештальт-терапия (гештальт-интерактивный цикл опыта, гештальтистский и системный подходы, работа с парами и малыми системами); организационное гештальт-консультирование; гештальт-тера­пия в клинической практике (анализ ранних нарушений, ге­штальт-терапия в работе с эндогенными расстройствами, ге­штальт-терапия в пограничной клинике, работа в наркологии и др.); интегративный подход гештальт-терапии (гештальтистское и другие направления в психотерапии, логические уровни психотерапевтического процесса).
Большое значение придается самостоятельной практике, личной работе в малых учебных группах, в которых обучающи­еся под наблюдением супервизора самостоятельно проводят терапевтические сеансы и процесс-анализ. В ходе обучения им необходимо пройти не менее пятидесяти часов личной психо­терапии. На второй ступени подготовки обучающиеся получают спе­циализированные знания и навыки. Они выбирают направле­ние гештальт-терапии, в котором хотели бы специализировать­ся, после чего обучение осуществляется по особым программам. На всех ступенях учебу проводят ведущие сотрудники Москов­ского гештальт-института, сертифицированные в области ге­штальт-терапии (Германия, Франция).

Библиография

Мазур Е. С. (1996) Концепция незавершенных действий в гештальт-терапии //Гештальт-95. Сборник материалов Московского гештальт-института за 1995 год. — М.: МГИ.
НаранхоК. (1995) Гештальт-терапия. -Воронеж: Модэк.
Немиринский О. В. (1999) Принципы применения гештальт-терапии в клинической практике // Гештальт-98. Сборник материалов Московского гештальт-института за 1996 год. — М.: МГИ.
Окландер В. (1997) Окна в мир ребенка: Руководство по детской психотерапии. — М.: Класс.
Перлз Ф. С. (1996) Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис.
Перлз Ф. С, (1997) Внутри и вне помойного ведра // Перлз Ф. С., Гудмен П., Хефферлин Р. Практикум по гештальт-терапии. — М.: Академия, СПб.: XXI век.
Польсгер И. (1999) Обитаемый человек. — М.: Класс.
Польстер И., польстер, М. (1997) Интегрированная гештальт-терапия: Контуры теории и практики — М.: Класс.
Резник Р. (1997) Интервью британскому гештальт-журналу // Гештальт-96. Сборник материалов Московского гештальт-инстатута за 1996 год. — М.: МГИ.
Робин Ж.-М. (1996) Гештальт-терапия. — М.: МГИ.
Рудестам К. (1990) Групповая психотерапия. — М.: Прогресс-Универс.
Фром И. (1995) Гештальт-терапия и гештальт // Гештальт-94. Сборник материалов Московского гештальт-института за 1994 год. — М.: МГИ.
Фюр Р. (1995) Тезисы о гештальт-педагогике // Гештальт-94. Сборник материалов Московского гештальт-института за 1994 год. — М.: МГИ. Хломов Д. Н. (1995) Психотерапевтический анализ реабилитации лиц с алкогольной зависимостью // Гештальт-94. Сборник материалов Московского гештальт-института за 1994 год. -М.: МГИ.
Энрайт Д. (1994) Гештальт ведущий к просветлению. — СПб.: Центр гуманистических технологий “Человек”.
Pagan J., shepherd!. (1970) Gestalt Terapy now. — N. Y.: Herper & Row.
Kepner J. (! 987) Body process, a Gestait Approach to working with the Body in Psychotherapy. — N. Y.: Gestalt Institute of Cleveland Press.
Nevis E. (1988) Organization consulting: a Gestalt Approach. — N. Y: Cleve­land Press.
Perls F. (1942) Ego, Hanger and Aggression: a revision of Freud’s theory and method. — London: Durban.
Perls F. (1969) Gestalt Therapy Verbatim. — Moab: Real People Press.
Perls F., hefferun R., goodmen P. (1951) Gestalt therapy. — N. Y: Julian Press.
Wheeler G. (1991) Gestalt reconsidered. — N. Y