Пси НН

Запрет на чувства
Это лето было посвящено моему сыну, мы к моей радости, много времени проводили вместе.
Мне трудно перестать мыслить как психолог, даже находясь на детской площадке). Мои летние наблюдения вылились в эту статью. Речь в ней пойдет о запрете на чувства, о том, как родители могут «калечить» детей своим воспитанием, основанном на убеждении, что чувства ребенка не важны. Иногда мне кажется, что мы по прежнему живем лозунгом, принадлежавшим 80-м годам «главное одеть и накормить», только теперь еще прибавилось «развлечь», а душа ребенка мало кого интересует.
Грусть
Холл отеля, входят две девочки в прекрасных розовых платьях. Судя по похожести друг на друга они сестры-погодки, девочкам около пяти лет. В руках они держат о полному пакетику попкорна. Вместе с матерью они садятся на диванчик. Мать отходит в сторонку, девочки остаются одни. Детские шаловливые ручки не удерживают пакетик, и его содержимое рассыпается по полу.
Девочка начинает не просто плакать, она рыдает, всем окружающим детям становится понятно, что это не просто беда, это горе…Надо сказать, что дети в этот момент были единственными, кто по-настоящему разделил глубину переживаний девочки. Не передать с каким сочувствием и пониманием они смотрели на нее в этот момент.
Приходит мать, и первая фраза, которую она говорит, нет не говорит, она начинает кричать: «смотреть надо было, и держать крепче, нечего рыдать». Девочка, начинает плакать еще громче. Ей горько, обидно, досадно….И самое печальное, что она не может получить в этом никакой поддержки. разделить свою горечь. Слова, которые говорит ей мать не утешают ее, скорее еще больше расстраивают.
Мы не можем знать, какой точно вывод сделает девочка. Мы говорим о том, что родители (зачастую из благих побуждений) могут запрещать проживать своим детям. За то время, пока рос мой собственный ребенок я много раз удивлялась, из-за каких, по моему родительскому мнению, нелепых вещей могут расстраиваться дети. Только для них это не «нелепые вещи», а что-то очень серьезное, вот в этот самый момент очень важное.
«Нет смысла делиться своими переживаниями, это никому не интересно», «Что толку говорить, все равно никто не поймет»,- говорят такие дети, будучи уже взрослыми.
Грусть важное переживание, которое дает возможность остановиться и побыть с самим собой, встретиться с другими своими переживаниями. Умение грустить дает возможность разделить это с другим человеком, партнером, ребенком, не отмахиваясь формальным «пройдет», «не переживай». Очень часто так говорят из-за собственного страха слиться с переживаниями другого человека, страха остаться в грусти на «веки вечные». Правда про переживания состоит в том, что чувства меняются. Человек, потерявший близкого скорбит и делает это довольно долго, но в какой -то момент, острая грусть отпускает его. И работа горя идет дальше в своем режиме.
Страх
Ситуация на детской площадке. Мальчик лет двух, в сопровождении мамы и папы. Детская площадка выглядит как детский спортивный комплекс, под открытым небом. Папа, видимо в попытке реализовать свои спортивные амбиции, пытается «тренировать» сыночка. Маленького мальчика, без учета его физических возможностей «гоняют», по комплексу. В один прекрасный момент ребенок падает, и естественно начинает плакать. «Не страшно!»-решительно заявляет папа, плачущему сыну. Рядом стоит растерянная мама, молча, без попыток утешить ребенка.
Без перерыва, без пауз, папа отправляет мальчика снова на стартовую точку. Ребенок бежит по бревну с криком «не страшно! не страшно!».
Еще несколько таких «тренировок» и запрет на страх у ребенка будет сформирован. «Боятся только трусы», «Мужик не должен бояться». Хочу отметить, что очень часто запрет на чувства родители передают из собственного травмирования, тому папе ,вероятно, тоже кто-то в свое время запретил бояться. Проблема в том, что страх нам необходим, зачастую он защищает нас от ситуаций, в которых нужно позаботиться о собственной безопасности. Страх, порой это защита, и намного опаснее бесстрашие, когда человек рискует в ситуациях, когда этого можно избежать. Быстрая езда на автомобиле, вовлечение в пьяную драку. Бесконечная проверка себя «на трусость» может плохо закончиться. Страх предупреждает, ограждает. Ребенок, страх которого уважают, пусть это самый нелепый страх вроде чудовища под кроватью, знает, что он может получить поддержку. И мама или папа придумают оберег, охранные слова, чтобы защитить своё чадо.
Как специалист, я знаю многих взрослых людей, не умеющих справлять со своими страхами, эти страхи съедают этих людей изнутри. Не получив опыт поддержки от родителей, они не умеют справляться со страхом, не умеют поддерживать себя самостоятельно. И как часто я слышу, от родителей фразы в сторону своих детей «Нечего бояться», «ничего страшного», «Ты что трус?!». Все это обесценивает это переживание, отдаляет родителей от детей. В голове ребенка появляется идея, что взрослые такие «непонимайки», которые так далеки от него и никогда не смогут его понять и помочь.
Гнев, злость, раздражение
Здесь возможно множество вариаций, которые как мантру передают из поколения в поколение. Конечно самое любимое «злиться нельзя», при этом зачастую сами родители делают это охотно и неприкрыто. Далее «девочкам злиться нельзя», «мальчикам на девочек злиться нельзя», и конечно нельзя покушаться на самое святое и «нельзя злиться на маму».
Если ребенок послушный и всю эту кашу «дружба» съедает, то мы получаем человека, который не может постоять за себя, молчит и терпит, пока другие используют его, покушаются на его границы, оскорбляют, пока он живет родительскими заветами о том, что «злятся только плохие мальчики и девочки». Есть и еще один вариант, когда ребенок получает установку «если ты злишься-значит ты плохой» и тогда на любое проявление своей собственной агрессии, недовольства он будет бессознательно наказывать себя чувством вины. Например, будет чувствовать себя неуютно за слово «нет», и будет винить себя за отказ другому в его просьбе.
Важно остановиться на том, для чего нужны такие чувства, как раздражение, злость, гнев. В своей работе я довольно часто сталкиваюсь с тем, что у людей есть разделение на «плохие» и «хорошие» чувства. То есть чувства, которые можно выражать легально, например радость или удивление. А есть те, которые нужно прятать подальше, глушить их, заталкивать в себя, и давить изо всех сил, если они рвутся наружу. Собственно, за этим стоит очень часто появление психосоматических симптомов, таких как радикулиты, головные боли, кишечные расстройства, сердечно сосудистые заболевания. Мне, как психологу важно сказать, что нет плохих и хороших чувств, в нас могут возникать разные переживания, которые дают нам подсказку о том, что происходит внутри нас и что происходит снаружи. Чувства -это своего рода маяк, который помогает нам ориентироваться в мире. Чувства- это возможность иметь связь с собой и, соответственно, больше на себя опираться и даже помогать себе в какие-то моменты. Например, объяснить себе свое недовольство, когда соседка по лестничной клетке, в очередной раз, лезет с вопросами о вашей личной жизни. Не считать себя плохим или не вежливым человеком в этот момент, а понять что чувство недовольства сигнал, о вторжении в ваше личное пространство, и это совершенно нормально.
К чему я веду… К тому, что наших детей мы можем научить опираться на свои чувства, они не попадут в плохие кампании, умея чувствовать собственную настороженность, когда их попытаюся вовлечь в рискованные предприятия.
И если мы, как родители говорим «злиться нельзя», это может совсем заблокировать недовольство, гнев и раздражение ребенка, которые могут ему пригодится. Либо он научиться копить раздражение и выливать его в те моменты, когда это будет совершенно неуместно и опасно для него. Мамы маленьких детей знают, что у ребенка есть период, когда он начинает кусаться, это важный момент, когда ребенок пробует мир «на зубок». В этот момент ребенок проверяет, тренирует свою агрессивность, это одна из важных задач его развития.
Радость
Про это чувство у меня, к счастью меньше всего наблюдений). Казалось бы, как можно запретить радость? Но и тут, тоже есть пространство, куда родители кладут свои «благие намерения». Например, очень часто у взрослых встречается страх беззаботно радоваться. Есть поверье:), что если сделать это, то потом случится, что-то нехорошее. За этим есть установки такого рода «сейчас радуешься- потом плакать будешь».
Теперь о наблюдениях из жизни. «Мама смотри, что я нашел в песочнице», -кричит мальчик лет пяти, и с восторгом несется к матери. Мать, ни глядя ни на находку, не на сына, говорит: «Положи назад». Мальчик, с расстроенным видом плетется в сторону площадки. Ребенок шел, чтобы разделить радость от находки, сокровища, и что он получил в ответ… холодное отвержение и пренебрежение к его радости. Такие люди впоследствии, имеют большие трудности в том, чтобы радоваться своим собственным достижениям. «Все чего я добился само собой разумеющаяся вещь, в моих стараниях нет ничего особенного»-говорят они. Эти люди в группе риска, потому, что они многое делают для себя и своей семьи, они хорошие руководители, или работники, но они не чувствуют удовлетворения от своей деятельности. Радость для них недосягаемое чувство.
Ну и наконец на «сладкое» чувство стыда.
Есть два основных переживания, которые родители используют для того, чтобы достичь желаемого отклика от своего ребенка. Это вина, » ты будешь плохим мальчиком, если не сделаешь как говорит мама», и стыд «посмотри как тетя смотри на тебя, когда ты плачешь и думает, какой же плакса». Стыд это предполагаемое осуждение со стороны других. Этому учат родители, тому, что на ребенка кто-то смотрит, этакий невидимый критик и осуждает каждую его оплошность. Я знаю, многих взрослых очень сильно страдающих от этого. Им все время кажется, что невидимый наблюдатель пристально присматривает за ними, и оценивает каждый шаг. Причем делает это в негативном ключе. Поэтому, будьте, пожалуйста, внимательны к таким фразам в своем родительском арсенале, как «брать чужое без спроса стыдно», «как тебе не стыдно», «все смотрят на тебя», «посмотри все смотрят и думают о тебе…». Поверьте, есть другие способы донести что-то важное в вашем воспитательном процессе, не трогая удобную педаль давления на ребенка в виде чувства «стыда». Главное не переусердствовать, поскольку бесстыдство так же опасно. Важно донести до ребенка, что он на свете ни один, что не только у него есть желания и потребности. Потому, что в каком-то смысле стыд помогает нам находиться и выстраивать отношения в обществе, это своего рода голос совести в какие-то моменты. Важно, чтобы стыд не становился токсичным, блокирующим для ребенка. Смущаться можно и нужно, это важный маркер приближения к другим, ощущения и знания, что мы видимы. Смущаться нормально, важно не прерывать это состояние фразами: «нечего смущаться, поздоровайся с тетей и т. д.».
Удачи вам в воспитании своих настоящих и будущих детей:).
Юлия Смелянец

Людмила Петрановская, психолог:
Как же она все-таки передается, травма?
Понятно, что можно всегда все объяснить «потоком», «переплетениями», «родовой памятью» и т. д. , и, вполне возможно, что совсем без мистики и не обойдешься, но если попробовать? Взять только самый понятный, чисто семейный аспект, родительско-детские отношения, без политики и идеологии. О них потом как-нибудь.
Живет себе семья. Молодая совсем, только поженились, ждут ребеночка. Или только родили. А может, даже двоих успели. Любят, счастливы, полны надежд. И тут случается катастрофа. Маховики истории сдвинулись с места и пошли перемалывать народ. Чаще всего первыми в жернова попадают мужчины. Революции, войны, репрессии – первый удар по ним.
И вот уже молодая мать осталась одна. Ее удел – постоянная тревога, непосильный труд (нужно и работать, и ребенка растить), никаких особых радостей. Похоронка, «десять лет без права переписки», или просто долгое отсутствие без вестей, такое, что надежда тает. Может быть, это и не про мужа, а про брата, отца, других близких. Каково состояние матери? Она вынуждена держать себя в руках, она не может толком отдаться горю. На ней ребенок (дети), и еще много всего. Изнутри раздирает боль, а выразить ее невозможно, плакать нельзя, «раскисать» нельзя. И она каменеет. Застывает в стоическом напряжении, отключает чувства, живет, стиснув зубы и собрав волю в кулак, делает все на автомате. Или, того хуже, погружается в скрытую депрессию, ходит, делает, что положено, хотя сама хочет только одного – лечь и умереть. Ее лицо представляет собой застывшую маску, ее руки тяжелы и не гнутся. Ей физически больно отвечать на улыбку ребенка, она минимизирует общение с ним, не отвечает на его лепет. Ребенок проснулся ночью, окликнул ее – а она глухо воет в подушку. Иногда прорывается гнев. Он подполз или подошел, теребит ее, хочет внимания и ласки, она когда может, отвечает через силу, но иногда вдруг как зарычит: «Да, отстань же», как оттолкнет, что он аж отлетит. Нет, она не него злится – на судьбу, на свою поломанную жизнь, на того, кто ушел и оставил и больше не поможет.

Только вот ребенок не знает всей подноготной происходящего. Ему не говорят, что случилось (особенно если он мал). Или он даже знает, но понять не может. Единственное объяснение, которое ему в принципе может прийти в голову: мама меня не любит, я ей мешаю, лучше бы меня не было. Его личность не может полноценно формироваться без постоянного эмоционального контакта с матерью, без обмена с ней взглядами, улыбками, звуками, ласками, без того, чтобы читать ее лицо, распознавать оттенки чувств в голосе. Это необходимо, заложено природой, это главная задача младенчества. А что делать, если у матери на лице депрессивная маска? Если ее голос однообразно тусклый от горя, или напряжено звенящий от тревоги?
Пока мать рвет жилы, чтобы ребенок элементарно выжил, не умер от голода или болезни, он растет себе, уже травмированный. Не уверенный, что его любят, не уверенный, что он нужен, с плохо развитой эмпатией. Даже интеллект нарушается в условиях депривации. Помните картину «Опять двойка»? Она написана в 51. Главному герою лет 11 на вид. Ребенок войны, травмированный больше, чем старшая сестра, захватившая первые годы нормальной семейной жизни, и младший брат, любимое дитя послевоенной радости – отец живой вернулся. На стене – трофейные часы. А мальчику трудно учиться.

Конечно, у всех все по-разному. Запас душевных сил у разных женщин разный. Острота горя разная. Характер разный. Хорошо, если у матери есть источники поддержки – семья, друзья, старшие дети. А если нет? Если семья оказалась в изоляции, как «враги народа», или в эвакуации в незнакомом месте? Тут или умирай, или каменей, а как еще выжить?

Идут годы, очень трудные годы, и женщина научается жить без мужа. «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Конь в юбке. Баба с яйцами. Назовите как хотите, суть одна. Это человек, который нес-нес непосильную ношу, да и привык. Адаптировался. И по-другому уже просто не умеет. Многие помнят, наверное, бабушек, которые просто физически не могли сидеть без дела. Уже старенькие совсем, все хлопотали, все таскали сумки, все пытались рубить дрова. Это стало способом справляться с жизнью. Кстати, многие из них стали настолько стальными – да, вот такая вот звукопись – что прожили очень долго, их и болезни не брали, и старость. И сейчас еще живы, дай им Бог здоровья.
В самом крайнем своем выражении, при самом ужасном стечении событий, такая женщина превращалась в монстра, способного убить своей заботой. И продолжала быть железной, даже если уже не было такой необходимости, даже если потом снова жила с мужем, и детям ничего не угрожало. Словно зарок выполняла.
Ярчайший образ описан в книге Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом».
А вот что пишет о «Страшной бабе» Екатерина Михайлова («Я у себя одна» книжка называется): «Тусклые волосы, сжатый в ниточку рот…, чугунный шаг… Скупая, подозрительная, беспощадная, бесчувственная. Она всегда готова попрекнуть куском или отвесить оплеуху: «Не напасешься на вас, паразитов. Ешь, давай!»…. Ни капли молока не выжать из ее сосцов, вся она сухая и жесткая…» Там еще много очень точного сказано, и если кто не читал эти две книги, то надо обязательно.

Самое страшное в этой патологически измененной женщине – не грубость, и не властность. Самое страшное – любовь. Когда, читая Санаева, понимаешь, что это повесть о любви, о такой вот изуродованной любви, вот когда мороз-то продирает. У меня была подружка в детстве, поздний ребенок матери, подростком пережившей блокаду. Она рассказывала, как ее кормили, зажав голову между голенями и вливая в рот бульон. Потому что ребенок больше не хотел и не мог, а мать и бабушка считали, что надо. Их так пережитый голод изнутри грыз, что плач живой девочки, родной, любимой, голос этого голода перекрыть не мог.
А другую мою подружку мама брала с собой, когда делала подпольные аборты. И она показывала маленькой дочке полный крови унитаз со словами: вот, смотри, мужики-то, что они с нами делают. Вот она, женская наша доля. Хотела ли она травмировать дочь? Нет, только уберечь. Это была любовь.

А самое ужасное – что черты «Страшной бабы» носит вся наша система защиты детей до сих пор. Медицина, школа, органы опеки. Главное – чтобы ребенок был «в порядке». Чтобы тело было в безопасности. Душа, чувства, привязанности – не до этого. Спасти любой ценой. Накормить и вылечить. Очень-очень медленно это выветривается, а нам-то в детстве по полной досталось, няньку, которая половой тряпкой по лицу била, кто не спал днем, очень хорошо помню.

Но оставим в стороне крайние случаи. Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода расказы про послевоенное детство? «Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!» — это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых — кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.

Травма пошла на следующий виток.
***
Настанет время, и сам этот ребенок создаст семью, родит детей. Годах примерно так в 60-х. Кто-то так был «прокатан» железной матерью, что оказывался способен лишь воспроизводить ее стиль поведения. Надо еще не забывать, что матерей-то многие дети не очень сильно и видели, в два месяца – ясли, потом пятидневка, все лето – с садом на даче и т . д. То есть «прокатывала» не только семья, но и учреждения, в которых «Страшных баб» завсегда хватало.

Но рассмотрим вариант более благополучный. Ребенок был травмирован горем матери, но вовсе душу ему не отморозило. А тут вообще мир и оттепель, и в космос полетели, и так хочется жить, и любить, и быть любимым. Впервые взяв на руки собственного, маленького и теплого ребенка, молодая мама вдруг понимает: вот он. Вот тот, кто наконец-то полюбит ее по-настоящему, кому она действительно нужна. С этого момента ее жизнь обретает новый смысл. Она живет ради детей. Или ради одного ребенка, которого она любит так страстно, что и помыслить не может разделить эту любовь еще на кого-то. Она ссорится с собственной матерью, которая пытается отстегать внука крапивой – так нельзя. Она обнимает и целует свое дитя, и спит с ним вместе, и не надышится на него, и только сейчас, задним числом осознает, как многого она сама была лишена в детстве. Она поглощена этим новым чувством полностью, все ее надежды, чаяния – все в этом ребенке. Она «живет его жизнью», его чувствами, интересами, тревогами. У них нет секретов друг о друга. С ним ей лучше, чем с кем бы то ни было другим.
И только одно плохо – он растет. Стремительно растет, и что же потом? Неужто снова одиночество? Неужто снова – пустая постель? Психоаналитики тут бы много чего сказали, про перемещенный эротизм и все такое, но мне сдается, что нет тут никакого эротизма особого. Лишь ребенок, который натерпелся одиноких ночей и больше не хочет. Настолько сильно не хочет, что у него разум отшибает. «Я не могу уснуть, пока ты не придешь». Мне кажется, у нас в 60-70-е эту фразу чаще говорили мамы детям, а не наоборот.

Что происходит с ребенком? Он не может не откликнуться на страстный запрос его матери о любви. Это вывшее его сил. Он счастливо сливается с ней, он заботится, он боится за ее здоровье. Самое ужасное – когда мама плачет, или когда у нее болит сердце. Только не это. «Хорошо, я останусь, мама. Конечно, мама, мне совсем не хочется на эти танцы». Но на самом деле хочется, ведь там любовь, самостоятельная жизнь, свобода, и обычно ребенок все-таки рвет связь, рвет больно, жестко, с кровью, потому что добровольно никто не отпустит. И уходит, унося с собой вину, а матери оставляя обиду. Ведь она «всю жизнь отдала, ночей не спала». Она вложила всю себя, без остатка, а теперь предъявляет вексель, а ребенок не желает платить. Где справедливость? Тут и наследство «железной» женщины пригождается, в ход идут скандалы, угрозы, давление. Как ни странно, это не худший вариант. Насилие порождает отпор и позволяет-таки отделиться, хоть и понеся потери.
Некоторые ведут свою роль так искусно, что ребенок просто не в силах уйти. Зависимость, вина, страх за здоровье матери привязывают тысячами прочнейших нитей, про это есть пьеса Птушкиной «Пока она умирала», по которой гораздо более легкий фильм снят, там Васильева маму играет, а Янковский – претендента на дочь. Каждый Новый год показывают, наверное, видели все. А лучший – с точки зрения матери – вариант, если дочь все же сходит ненадолго замуж и останется с ребенком. И тогда сладкое единение можно перенести на внука и длить дальше, и, если повезет, хватит до самой смерти.
И часто хватает, поскольку это поколение женщин гораздо менее здорово, они часто умирают намного раньше, чем их матери, прошедшие войну. Потому что стальной брони нет, а удары обиды разрушают сердце, ослабляют защиту от самых страшных болезней. Часто свои неполадки со здоровьем начинают использовать как неосознанную манипуляцию, а потом трудно не заиграться, и вдруг все оказывается по настоящему плохо. При этом сами они выросли без материнской внимательной нежной заботы, а значит, заботиться о себе не привыкли и не умеют, не лечатся, не умеют себя баловать, да, по большому счету, не считают себя такой уж большой ценностью, особенно если заболели и стали «бесполезны».

Но что-то мы все о женщинах, а где же мужчины? Где отцы? От кого-то же надо было детей родить?
С этим сложно. Девочка и мальчик, выросшие без отцов, создают семью. Они оба голодны на любовь и заботу. Она оба надеются получить их от партнера. Но единственная модель семьи, известная им – самодостаточная «баба с яйцами», которой, по большому счету, мужик не нужен. То есть классно, если есть, она его любит и все такое. Но по-настоящему он ни к чему, не пришей кобыле хвост, розочка на торте. «Посиди, дорогой, в сторонке, футбол посмотри, а то мешаешь полы мыть. Не играй с ребенком, ты его разгуливаешь, потом не уснет. Не трогай, ты все испортишь. Отойди, я сама» И все в таком духе. А мальчики-то тоже мамами выращены. Слушаться привыкли. Психоаналитики бы отметили еще, что с отцом за маму не конкурировали и потому мужчинами себя не почувствовали. Ну, и чисто физически в том же доме нередко присутствовала мать жены или мужа, а то и обе. А куда деваться? Поди тут побудь мужчиной…
Некоторые мужчины находили выход, становясь «второй мамой». А то и единственной, потому что сама мама-то, как мы помним, «с яйцами» и железом погромыхивает. В самом хорошем варианте получалось что-то вроде папы дяди Федора: мягкий, заботливый, чуткий, все разрешающий. В промежуточном – трудоголик, который просто сбегал на работу от всего от этого. В плохом — алкоголик. Потому что мужчине, который даром не нужен своей женщине, который все время слышит только «отойди, не мешай», а через запятую «что ты за отец, ты совершенно не занимаешься детьми» (читай «не занимаешься так, как Я считаю нужным»), остается или поменять женщину – а на кого, если все вокруг примерно такие? – или уйти в забытье.
С другой стороны, сам мужчина не имеет никакой внятной модели ответственного отцовства. На их глазах или в рассказах старших множество отцов просто встали однажды утром и ушли – и больше не вернулись. Вот так вот просто. И ничего, нормально. Поэтому многие мужчины считали совершенно естественным, что, уходя из семьи, они переставали иметь к ней отношение, не общались с детьми, не помогали. Искренне считали, что ничего не должны «этой истеричке», которая осталась с их ребенком, и на каком-то глубинном уровне, может, были и правы, потому что нередко женщины просто юзали их, как осеменителей, и дети были им нужнее, чем мужики. Так что еще вопрос, кто кому должен. Обида, которую чувствовал мужчина, позволяла легко договориться с совестью и забить, а если этого не хватало, так вот ведь водка всюду продается.

Ох, эти разводы семидесятых — болезненные, жестокие, с запретом видеться с детьми, с разрывом всех отношений, с оскорблениями и обвинениями. Мучительное разочарование двух недолюбленных детей, которые так хотели любви и счастья, столько надежд возлагали друг на друга, а он/она – обманул/а, все не так, сволочь, сука, мразь… Они не умели налаживать в семье круговорот любви, каждый был голоден и хотел получать, или хотел только отдавать, но за это – власти. Они страшно боялись одиночества, но именно к нему шли, просто потому, что, кроме одиночества никогда ничего не видели.
В результате – обиды, душевные раны, еще больше разрушенное здоровье, женщины еще больше зацикливаются на детях, мужчины еще больше пьют.

У мужчин на все это накладывалась идентификация с погибшими и исчезнувшими отцами. Потому что мальчику надо, жизненно необходимо походить на отца. А что делать, если единственное, что о нем известно – что он погиб? Был очень смелым, дрался с врагами – и погиб? Или того хуже – известно только, что умер? И о нем в доме не говорят, потому что он пропал без вести, или был репрессирован? Сгинул – вот и вся информация? Что остается молодому парню, кроме суицидального поведения? Выпивка, драки, сигареты по три пачки в день, гонки на мотоциклах, работа до инфаркта. Мой отец был в молодости монтажник-высотник. Любимая фишка была – работать на высоте без страховки. Ну, и все остальное тоже, выпивка, курение, язва. Развод, конечно, и не один. В 50 лет инфаркт и смерть. Его отец пропал без вести, ушел на фронт еще до рождения сына. Неизвестно ничего, кроме имени, ни одной фотографии, ничего.

Вот в таком примерно антураже растут детки, третье уже поколение.
В моем классе больше, чем у половины детей родители были в разводе, а из тех, кто жил вместе, может быть, только в двух или трех семьях было похоже на супружеское счастье. Помню, как моя институтская подруга рассказывала, что ее родители в обнимку смотрят телевизор и целуются при этом. Ей было 18, родили ее рано, то есть родителям было 36-37. Мы все были изумлены. Ненормальные, что ли? Так не бывает!
Естественно, соответствующий набор слоганов: «Все мужики – сволочи», «Все бабы – суки», «Хорошее дело браком не назовут». А что, жизнь подтверждала. Куда ни глянь…

Но случилось и хорошее. В конце 60-х матери получили возможность сидеть с детьми до года. Они больше не считались при этом тунеядками. Вот кому бы памятник поставить, так автору этого нововведения. Не знаю только, кто он. Конечно, в год все равно приходилось отдавать, и это травмировало, но это уже несопоставимо, и об этой травме в следующий раз. А так-то дети счастливо миновали самую страшную угрозу депривации, самую калечащую – до года. Ну, и обычно народ крутился еще потом, то мама отпуск возьмет, то бабушки по очереди, еще выигрывали чуток. Такая вот игра постоянная была – семья против «подступающей ночи», против «Страшной бабы», против железной пятки Родины-матери. Такие кошки-мышки.

А еще случилось хорошее – отдельно жилье стало появляться. Хрущобы пресловутые. Тоже поставим когда-нибудь памятник этим хлипким бетонным стеночкам, которые огромную роль выполнили – прикрыли наконец семью от всевидящего ока государства и общества. Хоть и слышно было все сквозь них, а все ж какая-никакая – автономия. Граница. Защита. Берлога. Шанс на восстановление.

Третье поколение начинает свою взрослую жизнь со своим набором травм, но и со своим довольно большим ресурсом. Нас любили. Пусть не так, как велят психологи, но искренне и много. У нас были отцы. Пусть пьющие и/или «подкаблучники» и/или «бросившие мать козлы» в большинстве, но у них было имя, лицо и они нас тоже по своему любили. Наши родители не были жестоки. У нас был дом, родные стены.
Не у все все одинаково, конечно, были семье более и менее счастливые и благополучные.
Но в общем и целом.

Короче, с нас причитается.
***
Итак, третье поколение. Не буду здесь жестко привязываться к годам рождения, потому что кого-то родили в 18, кого-то – в 34, чем дальше, тем больше размываются отчетливые «берега» потока. Здесь важна передача сценария, а возраст может быть от 50 до 30. Короче, внуки военного поколения, дети детей войны.

«С нас причитается» — это, в общем, девиз третьего поколения. Поколения детей, вынужденно ставших родителями собственных родителей. В психологи такое называется «парентификация».
А что было делать? Недолюбленные дети войны распространяли вокруг столь мощные флюиды беспомощности, что не откликнуться было невозможно. Поэтому дети третьего поколения были не о годам самостоятельны и чувствовали постоянную ответственность за родителей. Детство с ключом на шее, с первого класса самостоятельно в школу – в музыкалку – в магазин, если через пустырь или гаражи – тоже ничего. Уроки сами, суп разогреть сами, мы умеем. Главное, чтобы мама не расстраивалась. Очень показательны воспоминания о детстве: «Я ничего у родителей не просила, всегда понимала, что денег мало, старалась как-то зашить, обойтись», «Я один раз очень сильно ударился головой в школе, было плохо, тошнило, но маме не сказал – боялся расстроить. Видимо, было сотрясение, и последствия есть до сих пор», «Ко мне сосед приставал, лапать пытался, то свое хозяйство показывал. Но я маме не говорила, боялась, что ей плохо с сердцем станет», «Я очень по отцу тосковал, даже плакал потихоньку. Но маме говорил, что мне хорошо и он мне совсем не нужен. Она очень зилась на него после развода». У Дины Рубинной есть такой рассказ пронзительный «Терновник». Классика: разведенная мама, шестилетний сын, самоотверженно изображающий равнодушие к отцу, которого страстно любит. Вдвоем с мамой, свернувшись калачиком, в своей маленькой берлоге против чужого зимнего мира. И это все вполне благополучные семьи, бывало и так, что дети искали пьяных отцов по канавам и на себе притаскивали домой, а мамочку из петли вытаскивали собственными руками или таблетки от нее прятали. Лет эдак в восемь.
А еще разводы, как мы помним, или жизнь в стиле кошка с собакой» (ради детей, конечно). И дети-посредники, миротворцы, которые душу готовы продать, чтобы помирить родителей, чтобы склеить снова семейное хрупкое благополучие. Не жаловаться, не обострять, не отсвечивать, а то папа рассердится, а мама заплачет, и скажет, что «лучше бы ей сдохнуть, чем так жить», а это очень страшно. Научиться предвидеть, сглаживать углы, разряжать обстановку. Быть всегда бдительным, присматривать за семьей. Ибо больше некому.

Символом поколения можно считать мальчика дядю Федора из смешного мультика. Смешной-то смешной, да не очень. Мальчик-то из всей семьи самый взрослый. А он еще и в школу не ходит, значит, семи нет. Уехал в деревню, живет там сам, но о родителях волнуется. Они только в обморок падают, капли сердечные пьют и руками беспомощно разводят.
Или помните мальчика Рому из фильма«Вам и не снилось»? Ему 16, и он единственный взрослый из всех героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители девочки – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этих утешить, тут поддержать, тех помирить, там помочь, здесь слезы вытереть. И все это на фоне причитаний взрослых, мол, рано еще для любви. Ага, а их всех нянчить – в самый раз.

Так все детство. А когда настала пора вырасти и оставить дом – муки невозможной сепарации, и вина, вина, вина, пополам со злостью, и выбор очень веселый: отделись – и это убьет мамочку, или останься и умри как личность сам.
Впрочем, если ты останешься, тебе все время будут говорить, что нужно устраивать собственную жизнь, и что ты все делаешь не так, нехорошо и неправильно, иначе уже давно была бы своя семья. При появлении любого кандидата он, естественно, оказывался бы никуда не годным, и против него начиналась бы долгая подспудная война до победного конца. Про это все столько есть фильмов и книг, что даже перечислять не буду.

Интересно, что при все при этом и сами они, и их родители воспринимали свое детство как вполне хорошее. В самом деле: дети любимые, родители живы, жизнь вполне благополучная. Впервые за долгие годы – счастливое детство без голода, эпидемий, войны и всего такого.
Ну, почти счастливое. Потому что еще были детский сад, часто с пятидневкой, и школа, и лагеря и прочие прелести советского детства, которые были кому в масть, а кому и не очень. И насилия там было немало, и унижений, а родители-то беспомощные, защитить не могли. Или даже на самом деле могли бы, но дети к ним не обращались, берегли. Я вот ни разу маме не рассказывала, что детском саду тряпкой по морде бьют и перловку через рвотные спазмы в рот пихают. Хотя теперь, задним числом, понимаю, что она бы, пожалуй, этот сад разнесла бы по камешку. Но тогда мне казалось – нельзя.

Это вечная проблема – ребенок некритичен, он не может здраво оценить реальное положение дел. Он все всегда принимает на свой счет и сильно преувеличивает. И всегда готов принести себя в жертву. Так же, как дети войны приняли обычные усталость и горе за нелюбовь, так же их дети принимали некоторую невзрослость пап и мам за полную уязвимость и беспомощность. Хотя не было этого в большинстве случаев, и вполне могли родители за детей постоять, и не рассыпались бы, не умерили от сердечного приступа. И соседа бы укоротили, и няньку, и купили бы что надо, и разрешили с папой видеться. Но – дети боялись. Преувеличивали, перестраховывались. Иногда потом, когда все раскрывалось, родители в ужасе спрашивали: «Ну, почему ты мне сказал? Да я бы, конечно…» Нет ответа. Потому что – нельзя. Так чувствовалось, и все.

Третье поколение стало поколением тревоги, вины, гиперотвественности. У всего этого были свои плюсы, именно эти люди сейчас успешны в самых разных областях, именно они умеют договариваться и учитывать разные точки зрения. Предвидеть, быть бдительными, принимать решения самостоятельно, не ждать помощи извне – сильные стороны. Беречь, заботиться, опекать.
Но есть у гиперотвественности, как у всякого «гипер» и другая сторона. Если внутреннему ребенку военных детей не хватало любви и безопасности, то внутреннему ребенку «поколения дяди Федора» не хватало детскости, беззаботности. А внутренний ребенок – он свое возьмет по-любому, он такой. Ну и берет. Именно у людей этого поколения часто наблюдается такая штука, как «агрессивно-пассивное поведение». Это значит, что в ситуации «надо, но не хочется» человек не протестует открыто: «не хочу и не буду!», но и не смиряется «ну, надо, так надо». Он всякими разными, порой весьма изобретательными способами, устраивает саботаж. Забывает, откладывает на потом, не успевает, обещает и не делает, опаздывает везде и всюду и т. п. Ох, начальники от этого воют прямо: ну, такой хороший специалист, профи, умница, талант, но такой неорганизованный…
Часто люди этого поколения отмечают у себя чувство, что они старше окружающих, даже пожилых людей. И при этом сами не ощущают себя «вполне взрослыми», нет «чувства зрелости». Молодость как-то прыжком переходит в пожилой возраст. И обратно, иногда по нескольку раз в день.

Еще заметно сказываются последствия «слияния» с родителями, всего этого «жить жизнью ребенка». Многие вспоминают, что в детстве родители и/или бабушки не терпели закрытых дверей: «Ты что, что-то скрываешь?». А врезать в свою дверь защелку было равносильно «плевку в лицо матери». Ну, о том, что нормально проверить карманы, стол, портфель и прочитать личный дневник… Редко какие родители считали это неприемлемым. Про сад и школу вообще молчу, одни туалеты чего стоили, какие нафиг границы… В результате дети, выросший в ситуации постоянного нарушения границ, потом блюдут эти границы сверхревностно. Редко ходят в гости и редко приглашают к себе. Напрягает ночевка в гостях (хотя раньше это было обычным делом). Не знают соседей и не хотят знать – а вдруг те начнут в друзья набиваться? Мучительно переносят любое вынужденное соседство (например, в купе, в номере гостиницы), потому что не знают, не умеют ставить границы легко и естественно, получая при этом удовольствие от общения, и ставят «противотанковые ежи» на дальних подступах.

А что с семьей? Большинство и сейчас еще в сложных отношения со своими родителями (или их памятью), у многих не получилось с прочным браком, или получилось не с первой попытки, а только после отделения (внутреннего) от родителей.
Конечно, полученные и усвоенный в детстве установки про то, что мужики только и ждут, чтобы «поматросить и бросить», а бабы только и стремятся, что «подмять под себя», счастью в личной жизни не способствуют. Но появилась способность «выяснять отношения», слышать друг друга, договариваться. Разводы стали чаще, поскольку перестали восприниматься как катастрофа и крушение всей жизни, но они обычно менее кровавые, все чаще разведенные супруги могут потом вполне конструктивно общаться и вместе заниматься детьми.

Часто первый ребенок появлялся в быстротечном «осеменительском» браке, воспроизводилась родительская модель. Потом ребенок отдавался полностью или частично бабушке в виде «откупа», а мама получала шанс таки отделиться и начать жить своей жизнью. Кроме идеи утешить бабушку, здесь еще играет роль многократно слышанное в детстве «я на тебя жизнь положила». То есть люди выросли с установкой, что растить ребенка, даже одного – это нечто нереально сложное и героическое. Часто приходится слышать воспоминания, как тяжело было с первенцем. Даже у тех, кто родил уже в эпоху памперсов, питания в баночках, стиральных машин-автоматов и прочих прибамбасов. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочих благах цивилизации. «Я первое лето провела с ребенком на даче, муж приезжал только на выходные. Как же было тяжело! Я просто плакала от усталости» Дача с удобствами, ни кур, ни коровы, ни огорода, ребенок вполне здоровый, муж на машине привозит продукты и памперсы. Но как же тяжело!
А как же не тяжело, если известны заранее условия задачи: «жизнь положить, ночей не спать, здоровье угробить». Тут уж хочешь — не хочешь… Эта установка заставляет ребенка бояться и избегать. В результате мама, даже сидя с ребенком, почти с ним не общается и он откровенно тоскует. Нанимаются няни, они меняются, когда ребенок начинает к ним привязываться – ревность! – и вот уже мы получаем новый круг – депривированого, недолюбленного ребенка, чем-то очень похожего на того, военного, только войны никакой нет. Призовой забег. Посмотрите на детей в каком-нибудь дорогом пансионе полного содержания. Тики, энурез, вспышки агрессии, истерики, манипуляции. Детдом, только с английским и теннисом. А у кого нет денег на пансион, тех на детской площадке в спальном районе можно увидеть. «Куда полез, идиот, сейчас получишь, я потом стирать должна, да?» Ну, и так далее, «сил моих на тебя нет, глаза б мои тебя не видели», с неподдельной ненавистью в голосе. Почему ненависть? Так он же палач! Он же пришел, чтобы забрать жизнь, здоровье, молодость, так сама мама сказала!

Другой вариант сценария разворачивает, когда берет верх еще одна коварная установка гиперотвественных: все должно быть ПРАВИЛЬНО! Наилучшим образом! И это – отдельная песня. Рано освоившие родительскую роль «дяди Федоры» часто бывают помешаны на сознательном родительстве. Господи, если они осилили в свое время родительскую роль по отношению к собственным папе с мамой, неужели своих детей не смогут воспитать по высшему разряду? Сбалансированное питание, гимнастика для грудничков, развивающие занятия с года, английский с трех. Литература для родителей, читаем, думаем, пробуем. Быть последовательными, находить общий язык, не выходить из себя, все объяснять, ЗАНИМАТЬСЯ РЕБЕНКОМ.
И вечная тревога, привычная с детства – а вдруг что не так? А вдруг что-то не учли? а если можно было и лучше? И почему мне не хватает терпения? И что ж я за мать (отец)?
В общем, если поколение детей войны жило в уверенности, что они – прекрасные родители, каких поискать, и у их детей счастливое детство, то поколение гиперотвественных почти поголовно поражено «родительским неврозом». Они (мы) уверены, что они чего-то не учли, не доделали, мало «занимались ребенком (еще и работать посмели, и карьеру строить, матери-ехидны), они (мы) тотально не уверенны в себе как в родителях, всегда недовольны школой, врачами, обществом, всегда хотят для своих детей больше и лучше.
Несколько дней назад мне звонила знакомая – из Канады! – с тревожным вопросом: дочка в 4 года не читает, что делать? Эти тревожные глаза мам при встрече с учительницей – у моего не получаются столбики! «А-а-а, мы все умрем!», как любит говорить мой сын, представитель следующего, пофигистичного, поколения. И он еще не самый яркий, так как его спасла непроходимая лень родителей и то, что мне попалась в свое время книжка Никитиных, где говорилось прямым текстом: мамашки, не парьтесь, делайте как вам приятно и удобно и все с дитем будет хорошо. Там еще много всякого говорилось, что надо в специальные кубики играть и всяко развивать, но это я благополучно пропустила Оно само развилось до вполне приличных масштабов.

К сожалению, у многих с ленью оказалось слабовато. И родительствовали они со страшной силой и по полной программе. Результат невеселый, сейчас вал обращений с текстом «Он ничего не хочет. Лежит на диване, не работает и не учится. Сидит, уставившись в компьютер. Ни за что не желает отвечать. На все попытки поговорить огрызается.». А чего ему хотеть, если за него уже все отхотели? За что ему отвечать, если рядом родители, которых хлебом не корми – дай поотвечать за кого-нибудь? Хорошо, если просто лежит на диване, а не наркотики принимает. Не покормить недельку, так, может, встанет. Если уже принимает – все хуже.
Но это поколение еще только входит в жизнь, не будем пока на него ярлыки вешать. Жизнь покажет.

Чем дальше, чем больше размываются «берега», множатся, дробятся, причудлво преломляются последствия пережитого. Думаю, к четвертому поколению уже гораздо важнее конкретный семейный контекст, чем глобальная прошлая травма. Но нельзя не видеть, что много из сегодняшнего дня все же растет из прошлого.

Дистанционный роман -история с продолжением?

Все больше и больше моих клиентов обращаются ко мне с темой построения отношений. И все чаще и чаще люди приходят с простым вопросом, о том где же им знакомиться с противоположным полом. Мы обросли огромным количеством различных гаджетов (англ. gadget — штуковина, приспособление, устройство, безделушка), смарт-браслеты, спортивные девайсы, смартфоны, планшеты, музыкальные плееры, игровые приставки, очки для дополненной и виртуальной реальности, а также многое другое. Мир вокруг нас развивается, многое меняется, и при этом сами люди становятся более отделенными друг от друга. Интернет дал возможность получать в разы больше информации, при этом люди стали более одинокими. Заметьте, как много в последнее время появляется различных неформальных объединений, люди пытаются сплачиваться по различным интересам, спорт, танцы и другие увлечения. Я думаю, все эти тенденции лишний раз подчеркивают тот голод по человеческому общению, встречам, который наблюдается в настоящий момент. Люди ходят на работу, а с работы домой, и в этом бесконечном беге мало возможностей пообщаться «по душам», влюбиться, заинтересоваться кем-то. Можно сказать, что тот кто ищет -тот всегда найдет, хотя действительно реальной возможности познакомиться кем-то очень мало. Масса людей регистрируется на сайтах знакомств. И огромное количество людей пытаются построить отношения, с людьми живущими в других городах и странах. Сегодня, мы попытаемся, поговорить о дистанционных романах, и о том, к чему же приводят такие отношения.

Слышу голос из прекрасного далека

Мне кажется, что дистанционные отношения имеют одно огромное преимущество над реальными. Это возможность создать себе прекрасный идеал партнера. Мы не видим и не слышим человека, или видим и слышим, но не чувствуем запаха, не имеем возможности увидеть в реальности мельчайшие детали поведения. В дистанционных отношениях остается много времени на фантазирование, додумывание образа партнера, «доделывания» его под прекрасный идеал, о котором я мечтаю. Думаю, что период очарования, влюбленности длится здесь намного дольше, чем в живых, реальных отношениях с реальным мужчиной или женщиной. В реале мы слышим, как она разговаривает со своей мамой, как он водит машину, в жизни мы понимаем, что представляет из себя человек, когда мы видим как он обустраивает порядок в своей квартире, офисе.
Период, влюбленности, ношения «розовых очков» здесь намного дольше растянут во времени. Поэтому, люди, которые особенно любят очаровываться и идеализировать особенно склонны строить такие отношения.

Я подарю тебе небо в алмазах, буду любить тебя вечно или сказки Шехиризады

В игру в любовь играют двое, и обычно тот другой тоже подливает масла в огонь пылких отношений, когда двое жаждут встречи. Когда первая страсть проходит, и по логике вещей, в реальных отношениях люди перешли бы в плоскость встреч, в дистанционном романе на это место тоже нужно что-то положить. Поскольку, положить особо нечего, люди разделены расстояниями или боятся встречаться в реальности, то на это место ложатся фантазии. Фантазии о том, как они могли бы, или будут строить отношения. Как и где жить, как и сколько у них будет детей, как их будут звать, сколько они проживут вместе и в какой день вместе умрут. Эта фаза может длиться особенно долго, порой даже несколько лет. О том, как они скоро встретятся и наступит прекрасный чудесный сон, ведь эти люди созданы исключительно друг для друга.
При этом важно отметить, что конечно дистанционные отношения дают возможность узнать человека, задать ему важные вопросы о том, как он видит отношения, семью, что ему важно в жизни. Было бы неплохо, чтобы и вы и тот другой при этом были бы честны друг с другом. Важно не затягивать период очарованности, попытавшись перевести формат встреч в реальность. Иначе огромное количество проекций о том, какой прекрасный тот другой, столкнется с реальностью, и разочарование будет неизбежно. Итог, не затягивайте с периодом очарованности. Где сильная очарованность- там и сильная разочарованность. Пробуйте искать то, что вам не нравится, концентрироваться на недостатках, с целью компенсировать достоинства партнера и видеть человека реальным и живым, а не прекрасным портретом на стене.
На этом этапе возможно желание вашего дистанционного суженного «влезать» в вашу жизнь целиком и полностью. Например, возникает желание познакомиться с вашими близкими, детьми, родителями. Спросите себя, насколько вы знаете этого человека, и готовы ли вы настолько впускать настолько незнакомого, точнее знакомого только в вашей фантазии человека. И вовлекать в отношения с тем, кого вы еще не видели, ваших родных. Здесь может быть еще один подводный камень, состоящий в том, что при расставании вам будет особенно больно, поскольку есть еще люди, вовлеченные в эту историю.

С глаз долой- из сердца вон

Наверное, может сложиться впечатление, что из дистанционного романа не может получится долговременных, устойчивых отношений, это, конечно, не так. Думаю, это зависит от реального желания построить качественные отношения. Любое дело требует усилий, и сочинять сказку о том, как мы будем вместе, довольно, приятно и не требует особых волевых затрат. Реальные отношения предполагают какие-то действия. Встреча-это возможность узнать друг друга. И вопрос в том, насколько люди, разделенные расстоянием готовы и стремятся эту встречу организовать. Мне, как специалисту, кажется, что очень часто к дистанционным отношениям склоняются люди боящиеся строить их в реальности. Бывает так, что люди одновременно и хотят и боятся строить отношения с кем -то, боятся сближения, этот момент в отношениях вызывает у них такое сильное напряжение, что люди сменяют одного дистанционного партнера на другого, как только речь идет о реальном узнавании друг друга в жизни. Желание иметь отношения, любовь, партнера вынуждает человека искать таких отношений, а страх близости заставляет снова и снова прерывать их на одной и той же точке. Причем, такой партнер не особо стремится объяснить причину разрыва своей дистанционной половине, впрочем он сам не всегда осознает сам почему так происходит. Эта непроясненность может очень сильно травмировать того, другого человека, который остается с другой стороны компьютерного экрана, где-то там в другом городе. Часто люди реагируют на «оставление», отказ, своими застарелыми способами реагирования, сформированными в детстве. «Он оставил меня, потому что я плохая», «Она не отвечает мне, потому, что я скучный собеседник и не смог ее заинтересовать». Проблема в том, что когда вы строите дистанционные отношения, то завершить их намного проще, чем в реальности. Можно попросту не отвечать на сообщения, удалить свой аккаунт и не реагировать на смс, и электронные письма. И никто не придет к вам плакать под дверь (просто не знает где она), и вам не придется чувствовать себя виноватым. Здесь можно спросить себя, хочу ли я сам оказаться на месте того с кем я так поступаю, в какой раз я так «выстраиваю» отношения и не стало ли это для меня привычным сценарием.

Нам нужен третий

Еще один подводный камень, состоит в том, что в такие отношения, зачастую, вовлекаются люди состоящие в браке. Реальный партнер, пукает, чавкает, потеет, и иногда бывает не в настроении. Приятнее «строить любовь» с кем-то, кто прекрасен тем, что он далек и не предстает перед моими очами каждый божий день. Если говорить про измену, то она, конечно, очень часто является попыткой стабилизировать отношения в паре, в браке. Стабилизация происходит за счет того, что то напряжение, которое растет между супругами снимается тем, что часть энергии один, или оба партнера уносят на сторону. Кто-то третий, часто сам того не зная «гасит», то пламя, которое разгорается между супругами. При этом, третий очень часто надеется, что еще чуть-чуть и он или она уйдет от жены или мужа, и наступит прекрасное время, когда их никто не будет разлучать.
В таких отношениях, очень много времени, сил и энергии строится на ожидании. Порой мне кажется, что в такие отношения вступают люди, которые не очень умеют жить в настоящем. Вся их жизнь сосредоточена на ожидании (закончить школу, закончить ВУЗ, поменять работу и т.д). Такие люди хорошо умеют ждать, в этом сладком состоянии всегда можно иметь иллюзию, призрачную надежду на то, что «все еще будет». В таком состоянии можно существовать годами, и конечно разочарование будет особенно горьким.
Юлия Смелянец

Я хотел бы рассказать вам о гештальт-концепции развития невроза. Есть как минимум три обстоятельства, побуждающие меня это сделать.
Первое – значимость темы, причем не только для тех, кто собирается работать в медицине. Невротическая организация опыта – это не про особых людей, лежащих в больницах; эти тенденции хотя бы во фрагментарном виде есть в каждом человеке. Отсюда важность понимания логики развития невроза для всех психотерапевтов.
Второе обстоятельство связано с тем, что эта концепция была изложена в знаменитой книге 1951 года «Гештальт-терапия. Возбуждение и рост в человеческой личности» (Perls, Hefferline, Goodman, 1951),теоретическая часть которой отредактирована Полом Гудманом на основе записей Фрица Перлза. По предыдущим и последующим публикациям Ф. Перлза мы знаем, что не только его лекции, являющиеся прекрасным образцом ораторского искусства, но и письменная речь вполне читаемы и согласуются с представлениями о культуре речи. Что же касается гудмановского текста, то, честно говоря, на мой взгляд, людям так не пишут. Я искренне завидую тем, кто с легкостью читает эту книгу (не прошло и пятидесяти лет, как она переведена на русский язык (Перлз, Гудман, 2001)), я даже знаю несколько таких людей, но я сам постараюсь в меру своего понимания изложить ее вам в более популярной форме.
Третье обстоятельство связано с тем, что для большинства отечественных психотерапевтов, в том числе и для многих из тех, кто принадлежит к сообществу гештальт-терапевтов, слова «клинические аспекты гештальт-терапии» означают прежде всего медицинскую диагностику и определение «типов личности». При этом они естественным образом наследуют психоаналитическую логику, потому что логика гештальт-концепции транстипологична, то есть она отражает общие закономерности невротического уровня нарушения творческого приспособления, и насквозь диалектична, то есть построена на противоречиях и парадоксах, что не всегда легко воспринимается людьми вообще, да и психотерапевтами в частности. Итак, по порядку.
Представления об истоках невроза в обыденном сознании и психоаналитической теории, как ни странно, в основном схожи. Они связаны либо с конфликтом между индивидуальными потребностями и давлением (воздействием) среды («теория травмы», присущая раннему психоанализу), либо с внутренним конфликтом мотивов, конфликтом побуждений («теория инстинктов», разделяемая большинством психоаналитиков).
Эту точку зрения Ф, Перлз не разделял. Внутренний конфликт, по его мнению, являет собой возможность личностного роста, а не основу невроза.
Основой развития невроза является не внутренний конфликт, и вообще не конфликт сам по себе, а преждевременное примирение конфликта.
Допустим, я хочу получить одобрение и, одновременно быть самостоятельным. Это может привести и к внешнему конфликту, когда социальное окружение будет поддерживать одну из двух тенденций, а я буду идентифицироваться с другой, и к конфликту внутреннему. Причем я хочу предостеречь «правильных» терапевтов от упования на терапевтический интроект, согласно которому потребность в сепарации всегда предпочтительнее, чем потребность в единении и стремление опираться на другого. В некоторых случаях именно второе является для клиента избегаемым и дефицитным опытом, необходимым для здорового баланса зависимости и независимости.
Итак, есть внутренний конфликт, внутренняя борьба. Здоровый ответ на эту ситуацию заключается в том, что наиболее актуальная в данный момент потребность выступает на первый план, и это переводится в плоскость внешнего действия, точнее, поступка. Именно поступок в конечном счете приводит либо к внутреннему подтверждению правильности выбора, либо к переоценке и, затем, совершению другого поступка.
Другой возможный ответ на эту ситуацию состоит в том, что вместо разворачивания внешнего противостояния я остаюсь в пространстве внутренней борьбы. Желая предварительно просчитать и гарантировать себе успех, я не могу совершить выбор и зависаю между двумя направлениями. Долго так существовать трудно, и тогда я произвольно выбираю одно. Одна моя тенденция подчиняет себе другую, а точнее, я побеждаю себя. Скажем, я выбираю послушание и комфорт, отказываясь от автономии. Теперь я – хороший. Что это означает? – Что я удобен в обращении. Для того, чтобы оставаться хорошим, я должен подавлять свои потребности в автономии, в отталкивании, свою агрессивность. Одна часть меня стремится перебороть, победить, подчинить себе другую часть меня же самого.
Ура! Я избавлен от мучительного напряжения и сомнений в правильности или неправильности моего текущего выбора. У меня есть априорное решение, и я предвкушаю комфорт.
Здесь, однако, меня ожидает парадокс. Дело в том, что во внутренней борьбе не может быть естественного удовлетворения! Во внешней может, причем при любом окончательном исходе! Либо я добиваюсь своего и испытываю удовлетворение от осуществления желания, либо я, выложившись в совершенных попытках, прихожу к пониманию невозможности реализации своих намерений в этой ситуации, примиряюсь с ограниченностью своих возможностей и успокаиваюсь. (Если, конечно, я не попытался успокоить себя преждевременно, не приложив усилий к разрешению ситуации!) Во внутренней борьбе этого облегчения не наступает, потому что энергия всегда связана. Она всегда ретрофлексивно направлена на самого себя, и поэтому не может целиком разрядиться.
Так получаю я желанный комфорт или нет?!
Давайте еще раз. Невротическое решение – это попытка уйти от напряжения к комфорту безопасности. Но безопасность оказывается мнимой!
Позвольте мне отвлечься, чтобы сказать, что есть, по-видимому, два типа безопасности. Одна – первичная безопасность. До того, как вы вступили во взаимодействие, вам необходимо убедиться, что другой человек пригоден для взаимодействия. Допустим, если вы заметили, что он держит в руках острый нож и страшно сверкает глазами, то ваши потребности будут связаны как раз с тем, чтобы избежать взаимодействия с ним. Либо вам кажется, что другой человек тоже с интересом смотрит в вашу сторону. Перекинувшись с ним парой слов, вы убедились, что общение возможно. Дальше, если вы хотите подойти поближе, вам придется оставить свою сосредоточенность на первичной безопасности и начать «гамбит» отношений. В реальных отношениях всегда есть риск. Например, риск того что вы будете отвергнуты. В реальных отношениях не то, чтобы безопасность была совсем не важна, но это уже другая, назовем ее «функциональная», безопасность. Она состоит в способности отстаивать свои границы, то есть в том, что, если меня отвергнут, то я это переживу. В крайнем случае тоже отвергну другого. Мы обменяемся толчками и, мне кажется, не умрем от этого. А может быть даже, убедившись в возможности нормального отвержения, позволим друг другу подходить ближе. Но если я хочу гарантировать отсутствие отвержения и вцепляюсь в первичную безопасность, то я неминуемо буду больше общаться с собой, чем с другим человеком. Кроме того, как прекрасно описал это Александр Лоуэн (1998), человек, стремящийся быть всегда защищенным от внешней угрозы, создает такую хроническую телесную готовность, которая поддерживает постоянную тревогу. Тот, кто все время готов защищаться, все время готов воевать. Наращивание «телесной брони» приводит к повышенной уязвимости.
Итак, невроз – это выбор мнимой безопасности.
Кроме того, невроз – это самозавоевание, это победа над собой.
(Я искренне сочувствую научному редактору перевода книги Ф.Перлза и П.Гудмана. Редактировать этот текст – подвижнический труд. Но все же не обошлось без огрехов. Английское self-conquest – это никак не само-угнетение, а именно самозавоевание. Иначе, в варианте «само-угнетение» теряется понимание того, в чем же состоит очарование невротического выбора. Невротическое расщепление по Перлзу – это сочетание «победителя» и «побежденного», это возможность всегда быть победителем, так как побежденный всегда под рукой, и это – он сам.)
Все то, о чем я говорил до сих пор – это предпосылки невроза. Тот момент, который маркирует формирование устойчивого невротического стиля – это появление потребности иметь победу.
Однажды я очень ясно понял, что такое потребность иметь победу как центральный момент в формировании невротического стиля реагирования. Мне помог в этом один из моих клиентов.
Этот бородатый брюнет, интеллектуал лет около тридцати, обратился ко мне с тем, что женщины не воспринимают его как мужчину. Сексуальное напряжение он снимал с женщинами, которых он не очень любил и ценил; собственно с сексом все было в порядке. Но те женщины, которые нравились ему, по его словам, напрочь отказывались видеть в нем мужчину. Хорошего человека, приятеля – да, но не мужчину. При этом он часто говорил о своей сослуживице, Тоне, которую он всячески пытался заинтересовать, но каждый раз безуспешно. В конце концов мне стало интересно, что же между ними происходит (то есть как это примерно выглядит), и я скорее с этой целью, нежели с идеей работать над внутренней интеграцией, предложил ему «поговорить с Тоней» в технике пустого стула. В один из моментов, когда он со своего стула говорил «Тоне» какую-то сложно-закрученную фразу, я остановил его, спросил, что он чувствует, и после его ответа предложил сказать это ей. Он сказал это «Тоне», пересел на ее место и после небольшой паузы сказал мне с «ее» стула: «А знаете, я, кажется, испытываю зачатки интереса к нему». «Прекрасно, — сказал я, — скажите это ему». Он «сказала это ему», затем пересел на свое место. Признаться, я уловил, что начал немного «болеть» за него, ожидая, чем закончится эта, пусть и условная, встреча мужчины и женщины, когда он вдруг сказал: «А вот здесь я бы ушел домой праздновать свою победу». Как?! Я был поражен. Мне казалось, что им уже должен потихоньку овладевать азарт соблазняющего танца. И в тот момент, когда открылись новые возможности, он вдруг предпочел…что? Какую «победу»? Что «праздновать», если этот волнующий «бой» еще не окончен?
Самооценку! Я – хороший, я – успешный, я – мужчина, достойный внимания женщин! Этот временный выигрыш хорошей оценки оказывается на самом деле важнее реальных отношений. Потребность иметь победу перевешивает потребности, связанные с реальным другим человеком.
Лет пятнадцать назад, в пору «перестройки», слово «самооценка» было весьма популярным среди клиентов. Многие прямо с этим и приходили к психологу – «у меня низкая самооценка», «мне надо поднять самооценку». То есть способности, конечно же, высокие, а вот самооценка низкая… Надо поднять. А как? По совету одного юмориста повторять про себя: «Я – солнце, я – солнце…»?
Итак, то, что характеризует невротическое развитие – это дилемма между самооценкой и реальными отношениями. Смысловой вектор жизни в значительной степени перемещен в плоскость самооценки. «Жизнь за самооценку» — так должна называться опера во славу невроза.
Фриц Перлз как-то заметил, что есть существенная разница между самоактуализацией и актуализацией «образа себя» (Перлз,1998). Слон, говорил он, актуализирует себя как слон и не имеет идеи актуализировать себя как ласточку. Человек же может упоенно актуализировать «образ себя», прерывая процесс самоактуализации.
Повторю, невротические отношения с другими людьми – это в значительной степени отношения с собой. И хотя внешне это может выглядеть как привлечение внимания других людей, страх отвержения со стороны других людей, переживание несчастья оттого, что кто-то другой меня не …, но все это на самом деле «богатый внутренний мир», который на взгляд гештальт-терапевта сильно отличается от подлинного общения людей друг с другом.
* * *
Особо хочу остановиться на соотношении концепции Ф.Перлза и получившей в нашей стране распространение с легкой руки Д.Н.Хломова (1996, 1997) психоаналитической концепции типов личности. Первоначально Д.Н.Хломов говорил о «векторах реагирования», и это выглядело попыткой интегрировать представления о шизоидном, нарцистическом и пограничном типах личности с гештальт-подходом. Ожнако уже давно большинство его учеников говорят не о «векторах», а о «типах», и популяризуют идею чрезвычайной близости психоанализа и гештальт-терапии.
Идея личностной типологии субъективно привлекательна (здесь, несомненно, присутствует эффект от «легкого» и «лучшего» понимания клиента) и отчасти прагматически полезна. Действительно, если мы, например, уясним, что незавершенные задачи развития для шизоидного типа – установление привязанности, для нарцистического – способность к сопереживанию, а для пограничного – опыт сепарации (С.Шон, см.: Хломов,1996), то нам легче будет определять стратегию работы. Но достаточно ли такого понимания? Не важнее ли понимать парадоксальность поведения клиента, диагностировать не столько чистый тип, сколько узлы актуальных противоречий? Кроме того, Д.Н.Хломов совершает и еще одно действие, на мой взгляд, уже очевидно неправомерное. А именно переименовывает пограничный тип в невротический. Вследствие такого «переименования» утрачивается представление о противоречивости невротического развития. К сожалению, приходится сталкиваться с отождествлением в умах многих коллег невротического и зависимого поведения, а уж противопоставление невроза и нарциссизма выглядит совсем общим местом.
Давайте попробуем разобраться в этом на примере нескольких с виду банальных, но неверных утверждений. Первое такое утверждение: невротическая организация опыта сопровождается низкой самооценкой. О, как это понимание близко невротическому сознанию! И как этого не поняли ни Карен Хорни, ни Фриц Перлз! Вслед за Хорни, которая, как известно, была первым аналитиком Перлза и, безусловно, оказала на него влияние, Перлз вводит в теорию невроза внутренне, казалось бы, противоречивый термин. У Хорни это «невротическая гордость», а у Перлза – «невротическое тщеславие». Дело в том, что в контексте невротического сознания, даже если я и не решаюсь ни с кем практически конкурировать, я все равно знаю, что я лучше всех.
Моя мама рассказывала мне как однажды к ней, преуспевающему адвокату, подошел ее коллега и запальчиво сказал: «Ты думаешь, я хуже адвокат, чем ты? Я просто не могу это выразить!»
Кстати, а не является ли распространенное убеждение в том, что «невротики не конкурируют» еще одним банальным, но неверным утверждением? Может быть, они в своем сознании заранее выиграли? Или уж точно не проиграли?
На одном из семинаров участница группы сказала: «Уж если бы я готовила доклад в такой сильной группе как эта, я бы должна была быть уверена, что это будет блестящий доклад. А так как я не была в этом уверена, то я его и не делала». При этом можно остаться для себя успешной, найдя недочеты в не-блестящих докладах тех, кто решился их делать.
Невротическое тщеславие – это когда самооценка с виду низкая, а на самом деле высокая. Я не просто оберегаю себя от осознания жизненного «провала», я действительно считаю, что я лучше всех. Возможно, то чего я жду – это безопасность всепоглощающей родительской любви. Ведь для родителя маленький ребенок, что бы он ни делал, все равно самый лучший. И если я найду того, кто меня «примет» целиком, тогда мне и подтвердят, что я лучше всех. И я попаду в Рай Любви.
Но и здесь, правда, есть одна противоречивая особенность. Ожидая Рая Любви, я подозреваю, что его может и не случиться.
Есть такой анекдот о том, чем отличаются друг от друга здоровый человек, невротик и психотик. Здоровый человек знает, что дважды два четыре. Психотик считает, что дважды два пять. А может быть, шесть. А если он очень постарается, то будет семь. А невротик в общем-то знает, что дважды два четыре … но он очень этим недоволен!
Теперь самый острый вопрос – вопрос о перевернутом неврозе, известном под именем нарциссизма. Что такое контрзависимость, являющаяся центральным феноменом нарциссизма? Это поведение, мотивированное избеганием зависимости. Опять же, это оттянутость от границы контакта с дисбалансом в сторону «внутреннего мира». Пожалуйста, мы можем трудности сепарации называть «пограничной тенденцией», а трудности сближения – «нарцистической», но эти две противоположности сходятся в том, что они обе основаны на дефиците реальных отношений. Более того, они не существуют друг без друга, и терапевту хорошо бы распознавать «нарцистическую» тень «пограничного» поведения и наоборот. Между прочим, в мифе о Нарциссе был еще один главный герой – нимфа Эхо. И если никого не любящий Нарцисс не мог увидеть в другом столь же очаровательную субъектность, какую он видел в себе, то Эхо, одержимая любовью к Нарциссу, превратила в объект себя (она могла, как мы знаем, только повторять чужие слова). Но человек, разрушающий субъектность другого, начинает и к себе относиться как к объекту. И, не вдаваясь в подробности, замечу, что мы видим это в клинике так называемого нарциссизма. С другой стороны, человек, превращающий себя в объект и видящий в другом необъятного субъекта, на самом деле не видит этого реального другого человека. И тот, и другой живут в большей степени в своем «внутреннем мире», чем в мире реальных отношений. Они поддерживают «образ «я», оберегая его от попадания на границу контакта, и это оберегание является важнейшим делом их душевной жизни.
Что же касается третьего типа – шизоидного, то свойственная ему реакция прерывания отношений и ухода в себя, если она совершается с сохранением границы (то есть не на психотическом уровне), также, по-видимому, может быть рассмотрена как форма «оттянутости» от границы контакта.
Итак, невротическое развитие, какие бы формы оно ни принимало, это нарушение пластичности границы или, другими словами, нарушение диалогичности.
Опора на понятие диалогичности – одно из краеугольных отличий экзистенциального подхода, каким является гештальт-терапия, от психоанализа.
Я полагаю, что представление о здоровье как о балансе пограничных, нарцистических и шизоидных «составляющих личности человека» является, по крайней мере, недостаточным. Здесь игнорируется весьма важный вопрос — вопрос о способности вступать в диалогические отношения с реальным другим человеком.
«Так ребенок отвечает:
«Я дам тебе яблоко», или «Я не дам тебе яблока».
И лицо его точный слепок с голоса, который произносит эти слова».
(О. Мандельштам.)
Позвольте мне проиллюстрировать сущность экзистенциалистского взгляда на невротичность с помощью одного анекдота. Этот анекдот мне как-то рассказал один психиатр, я его успел пересказать многим коллегам, и в нашем Институте он уже стал частью корпоративной мифологии.
Один человек стоит в задумчивости перед кадкой с цветком и вслух бормочет: «Могу ли я? – Нет… Хочу ли я? – Не-а… Говно ли я? – Магнолия!!..»
Людям, однако, далеко не всегда понятно, что магнолия – это магнолия. Однажды во время терапевтической группы я рассказал этот анекдот одному из участников. Все посмеялись, но ему было не смешно, и он продолжал что-то с обидой говорить. «Ты хоть понял, что Олег тебе хотел сказать?» — с улыбкой спросил его другой участник группы. – «Понял». – «Что?» — «Что я говно».
Итак, можно мучаться этими вопросами, переместив жизненные смыслы в пространство самооценки. А можно сказать «Ты мне интересен. Я хочу дать тебе яблоко». Или «… взять у тебя яблоко». Или «Я не дам тебе яблока», «Я не хочу этого. Я хочу другого». И послушать и в том, и в другом случае, как в реальном физическом пространстве прозвенит ответ другого человека.
Литература.

Perls F., Hefferline F., Goodman P. Gestalt Therapy. N.Y.: Delta Book, 1951.
Лоуэн А. Биоэнергетика. СПб, «Ювента», 1998.
Перлз Ф., Гудман П. Теория гештальт-терапии. М., Институт общегуманитарных исследований, 2001.
Перлз Ф. Гештальт-семинары. М., Институт общегуманитарных исследований, 1998.
Хломов Д.Н. – В сб. Гештальт – 96.
Хломов Д.Н. – В сб. Гештальт – 97.

Многие мои клиенты часто задают вопрос «нормальны ли те отношения, которые я выстаиваю с мужем, дочкой, мамой и т.д.?». Я думаю, что в стране, где психиатрические заведения довольно долго являлись карательным органом, а стигматизирование ( Сти́гма (от др.-греч. στίγμα — «знак, клеймо. Негативная ассоциация человека с чем-либо позорным, непрестижным, отталкивающим) психических больных людей продолжается до сих пор, страх быть «не нормальны», сумасшедшим заставляет людей задавать подобного рода вопросы. Вопрос о «нормальности» очень непростой. Поскольку в какой-то мере каждый из нас задает свои собственные принципы и формулирует свои правила, по которым вы стараетесь жить. Для меня как для семейного психолога важнее, насколько то, что существует в семье, правила, порядки, распределение ролей способствует развитию каждого отдельного члена семьи, а также семьи в целом или нет. Условно назовем это понятие «здоровыми отношениями». И переформулируем воспро заданый ранше в другой. «Здоровы ли отношения, которые я выстраиваю с ребенком, мужем, женой, подругой, коллегой?»
В этой статье мы попытаемся сформулировать некоторые из принципов построения здоровых отношений. При этом мы будем говорить о разных отношениях, между мужчиной и женщиной, родителем и ребенком, дочерью и матерью и т.д. Итак базовый принцип….

-Честность
В первую очередь в обращении с самим собой. Задача быть прямым по отношению к самому себе, если вы научитесь понимать ясные мотивы своих поступков, не будете выгораживать сами себя с целью выставить себя перед другими в «белом цвете», то вам будет проще строить отношения с другим человеком. Не нужно будет врать о мотивах своих поступков, или о своих чувствах. В ситуации , когда вы не за хотите отвечать на какие-то вопросы своих близких, в сможете честно сказать «я не хочу об этом говорить». Меру честности определяете вы сами.

-Равность
В отношения важен баланс того, сколько вы в них привнесли и сколько взяли для себя. Есть люди, которые не умеют отдавать и обременяют других тяжелой ношей своего бесконечного вклада по отношению к партнеру, когда другой вечно чувствует себя в долгу у вас. Есть люди, которые не умеют давать, потому что привыкли, что именно их балуют и им все приносят на блюдечке с голубой каемочкой. И так и другая крайность конечно же разрушительная для отношений, потому что никто не захочет быть для вас «вечной мамой» удовлетворяющей все ваши прихоти, партнер даже с самой низкой самооценкой рано или поздно захочет что-то получить в ответ от вас. Обратная крайность формирует анологичные детско-родительские отношения, в которых ребенок закормленный «кашей» материнской заботы партнерши убегает в поисках женщины, равной для него. Рядом с которой можно удовлетворять свою потребность в заботе и опеке. У меня есть глубокая убежденность (построенная на многолетнем терапевтическом опыте), что детско- родительские браки, в которых муж-папочка, или жена-мать, вынуждают находящихся в них партнеров копить раздражение, происходящее от того, что кто-то получает для себя меньше, чем вкладывает в брак.

-Доверие.
Пожалуй этот пункт должен быть в самом начале, рядом с честностью.
Как психолог я знаю, что многие люди усваивают из своих родительских семей, что отношения нужно строить на контроле и манипуляциях. Эти же хитроумные инструменты они приносят и в свою семью, и с удивлением констатируют, что это не приносит им счастья. Кстати, в мире есть удивительный человек, самая ревнивая женщина в мире, она проверяет каждодневно! телефон мужа, его электронную переписку. Не разрешает ему смотреть на других женщин. Теперь спросите себя, чего так отчаянно боится эта женщина? Ответ прост: Потерять мужа. Только вместо того, чтобы что-то делать со своей собственной неуверенностью, паранойей она решает запереть в «тюрьму» своего партнера.
Без доверия нет здоровых отношений, неважно про какие отношения идет речь, между родителем и ребенком, мужем и женой, начальником и подчиненным. Родители боятся доверять своим детям, жены мужьям, мужья женам. Здесь лежит корень обид, претензий, конфликтов. Лишь через изменение самого себя, можно научиться доверять прямо сейчас, если вас не научили этому в детстве.

-Умение говорить, обсуждать сложности в отношениях.
В отношениях возникают разногласия о самых простых вещах как проводить отпуск, выходные дни, кто будет забирать ребенка из детского сада и пр.
Важно говорить о том, что вас не устраивает, не молчать. Молчание провоцирует накопление негативных переживаний, которые впоследствии как снежный ком переходят в хроническое недовольство, раздражение. Когда каждое слово от того, на кого вы сердитесь звучит «не так». Раздражает абсолютно все, слова, поступки, жесты. Это происходит от того, что вы вовремя не были честны, или не набрались смелости признаться, что вам не нравится, к примеру, как он гремит ложечкой, размешивая чай).
Здесь важно не ждать, что другой поймет ваши тайные намеки, обидчивые взгляды и громогласное молчание. Ваши близкие не телепаты, они не способны угадывать ваши мысли, да и по большому счету не должны этого делать. Отношения- это труд, если вы хотите их продолжать, то честно выполняйте свою часть работы. Можно спрятаться за привычными оправданиями «я не могу, не умею», «мама меня не научила говорить вслух о том, что не так», это ваша ответственность, ваша жизнь, ваша семья, хотите ли вы в ней что-то менять ваше дело.

-Разговоры это путь к близости.
Мне кажется, что психотерапевтов можно смело называть хранителями тайн.
Сколько тайн, порой, мы прячем от наших близких, из страха быть уязвленными, раненными, осмеянными. Я уверена, что без близости нет отношений, можно сколько угодно имитировать «хорошие» отношения, но душа рано или поздно заскучает по теплоте, принятию, интересу к другому.
Мне кажется, что очень часто люди утаивают друг от друга свои чувства. Есть различные запреты, например, на злость, гнев, раздражение или даже любовь и нежность…. У людей есть опасения, что чувства могут разрушать отношения, построенные на различных установках «злиться нельзя», «любить и злиться одновремененно нельзя». На самом деле отношения разрушают не сами чувства, а их подавление, задушивание ярких переживаний. В результате эмоции переходят в хроническое состояние, своего рода «холодную войну», хроническую обиду, когда люди не разговаривают друг с другом годами.

-Ясность планов и умение договориться
Есть абсолютно разные семьи: семьи живущие на два города, семьи без детей, или многодетные, есть семьи где папа сидит в декрете, вместо мамы.Стойкость семьи и ее способность к развитию зависит во многом от того, насколько ее члены смогут договориться друг с другом о жизни внутри семьи так, чтобы это всех устраивало. Мне кажется, что такой критерий как «ясность планов» очень важен, как психолог, я знаю истории, когда семьи уже в середине своего пути узнавали о том, что их планы на будущее не совпадают. Он хочет строить карьеру, она хочет ребенка. Здоровая семья способна договориться на берегу, благодаря двум вещам, которые одинаково хорошо развиты у обоих из партнеров. Умение уступить другому, и умение настоять на своем. Потому, что если вы умеете только что-то одно из этих двух вещей, вы будете часто чувствовать себя в тупике. Будете настаивать и не поддаваться на уговоры партнера, он будет чувствовать себя раздавленным, не нужным, не ценным. Если будете только уступать, тогда будете находиться в хроническом неудовлетворении своих потребностей. Это ваша задача доносить до партнера важность ваших желаний. Кроме того, если вы будете делать для партнера больше, например чаще уступать его желаниям, жертвуя своими «из любви» (как вам кажется), тогда вы подвергаете ваши отношения опасности, потому что рано или поздно вы выставите (возможно неявно) ему счет с вашими претензиями к нему.

-Умение благодарить и прощать
Благодарность-это признание, что другой сделал для вас что-то важное. Это умение заметить труд партнера в вашу сторону. Это может быть какая-то мелочь, жена пришила вам пуговицу, муж налил вам вкусный чай. Умение благодарить и прощать- это признаки зрелой личности. Для того, чтобы научиться быть такой, вам придется избавляться от эгоцентричной установки, что вам все должны, потому, что вы так прекрасны. Если вы допустите, что мир крутиться не только вокруг вас, вы сможете заметить как много важных вещей делают для вас близкие люди. Это важный момент, потому что здесь в этой точке, у партнеров появляется смысл, желание что-то делать в семье, ведь другой замечает, видит ваши действия.

-Умение быть вместе
Я скорее здесь имею в виду, умение разделять общие интересы, какими бы странными, удивительными они не были. Сейчас расскажу совершенно реальную историю. Сын просит маму поиграть с ним в компьютерную игру, мама считает, что это вредное занятие. Она боится, что от компьютерных игр, ребенок станет зависимым. Она решается поиграть с ним вместе и оказывается, что это очень приятно и радостно, и сын очень благодарен маме. Они нашли способ проведения времени вместе, хотя до этого они не могли найти пространство для того, чтобы быть вдвоем. Порой нам кажется, что наши близкие и мы совсем разные и у нас нет точек соприкосновения.
За умением быть вместе есть умение уважать другого, и в его интересах также. Много ли вы знаете жен рыбаков, и охотников, которые были бы довольны такими увлечением мужа? Нам трудно проводить время с близкими, потому что мы «лучше знаем» как они должны его проводить. Очень часто женщины говорят «лучше бы ты…», здесь важно задать себе честный вопрос «кому лучше?»….

-Умение проводить время отдельно друг от друга.
Здоровая семья умеет соединяться на время, получать удовольствие от этого общения и умеет разделяться. Важно, чтобы у партнеров были свои друзья, свои увлечения, это все дает возможность привносить в семью энергию, свежую струю, возможности для обсуждения новостей. Семьи, не имеющие друзей, замкнутые друг на друге, выглядят пустыми и безжизненными, они стагнируют, потому что нет притока энергии извне. Есть семьи в которых, устройство их функционирования таково, что разделение несет в себе угрозу распада семьи. Например, дочь выходит замуж, ее зависимый отец начинает пить, бессознательно пытаясь притянуть ее обратно в семью. Расставание с мужем, ребенком, родителями несет возможность истосковаться, соскучиться и с новыми переживаниями готовиться к встрече, испытывая радость.
Здоровая семья умеет соблюдать границы всех членов семьи внутри дома.
Например, родители не входят в комнату детей без спроса, не читают их дневники, жены не роются в переписке мужа, мужья не читают смс жены.
Доверие и честность о которых мы говорили раньше, позволяет прояснить все тревоги и опасения сразу, не превращаясь в шпиона внутри собственного дома, обыскивая карманы своего близкого.
Юлия Смелянец

Любовь к другому = любовь к себе?

«Хоть разок хотелось любви получить  досыта.

Чтобы аж хотелось сказать:

«Хватит уже, сейчас лопну, спасибо».

Хоть разок, хоть один разок…»

Харуки Мураками. «Норвежский лес»

«Любовь к себе — это роман длиною в жизнь».

Оскар Уайльд

«Я его люблю, а он меня не любит»; «я его не люблю»; «мама не любит меня» — довольно часто я слышу такие слова от своих клиентов. На вопрос о том, что же такое любовь, многие люди затрудняются ответить. Любовь — это что-то, что сложно описать словами; любовь — это когда обо мне заботятся и мне дают; любовь, когда дарят подарки; любовь — это когда щемит сердце при мысли об этом человеке. Сколько людей, столько, пожалуй, и будет ответов на вопрос о любви.

В этой статье мы поговорим о том, как формируется представление о любви, а также о том, как любовь к себе связана с любовью к другому человеку.

Любовь — страдание

Наши представления о мире, жизни и отношениях формируются еще задолго до того, как мы можем их анализировать, фильтровать, отделяя полезное от неполезного, и выбирать, какими идеалами жить, а какие отправить в мусорную корзинку. Конечно, все это происходит в детстве. По-прежнему продолжаются споры о том, когда плод перестает быть плодом и становится человеком, когда он обретает душу. Но мы знаем, что есть травмы, относящиеся к доречевому этапу развития личности, нередко определяющие последующие выборы человека и способы обхождения с собой и другими (например, в случае, когда мать не хотела ребенка и хотела сделать аборт).

Такой человек может всю жизнь прожить в состоянии неприкаянности, в поисках своего места. Когда маленький человечек подрастает, неважно, какой он национальности и пола, в какой-то момент он становится готовым к тому, чтобы получить свой опыт о том, как устроен этот мир. Помимо ответов на свои вопросы, он часто слушает истории родителей или бабушек, и, конечно же, сказки. Сказки, по сути своей, являются способом передачи опыта от одного поколения к другому.

Что такое хорошо и что такое плохо, смерть, старение, рождение — все это является сюжетом разных сказочных историй, где в игровой, завуалированной, причудливой, фантастической форме ребенок узнает о том, как устроен мир. Сюжетом многих сказок являются отношения между людьми, между мужчиной и женщиной, и их любовь («Красавица и чудовище», «Русалочка», «Спящая красавица», «Золушка» и многие другие). Если вы обратите внимание, то увидите, что во всех сказках персонажи проходят весьма трудные испытания на пути встречи со своим избранником. Например, в сказке «Сивка-бурка» самому младшему брату, Ивану-дураку, приходится тайно добиваться своей возлюбленной. В тщетных попытках в течение нескольких дней он пытается допрыгнуть на коне до окна высокой башни, в которой находится любимая. Сценарий «Золушки» разворачивается по похожему сценарию: с помощью волшебной феи героиня отправляется на бал, влюбляется в принца и не имеет права обнаружить себя, поскольку она «недостойная» девушка из бедной семьи.

Все эти истории приучают маленького мальчика или девочку к тому, что настоящая любовь не дается просто так. Ее надо заслужить, выстрадать. Любовь — это мучение, а все остальное — не любовь. В русской культуре много интересных пословиц и выражений про любовь. «Стерпится — слюбится», «Бьет – значит, любит», «Ревнует – значит, любит». О чем они? О том, что параллельно с представлениями о любви красной нитью идет мысль о том, что любовь должна быть с мучениями, то есть любовь получается такая «ершистая». Мне кажется, что больше всего в таких вот представлениях застревают русские женщины, готовые отдавать себя мужчине до бесконечности. «Любовь — это жертва, а жертвовать собой добродетельно», — говорят они.

«Любить — значит сколько угодно раз

С гордостью выдержать все лишенья,

Но никогда, даже в смертный час,

Не соглашаться на униженья!»

Эдуард Асадов.

Давайте будем разбираться в том, что же такое любовь. И начнем, прежде всего, с того, кто любит, а уже потом перейдем непосредственно к отношениям. Поскольку невозможно «встретиться» с другим, не «встретившись» с самим собой. Две половинки не создадут целого, а так и останутся двумя половинками. В известной интернет-шутке говорится так: «Невозможно совместить две половинки, особенно если одна от яблока, а другая от бобра».

Эти «полулюди» будут мучить друг друга в попытках заполнить свою пустоту другим человеком. Такие пары пытаются решить свои собственные проблемы и «пролечить» свои травмы, связанные с родителями, с помощью своего партнера. Подобные отношения ведут к беде, размолвкам, недопониманию, ссорам, мести, обидам и, в конечном итоге, к расставанию.

Впоследствии каждый из партнеров по-детски обвинит другого в том, что он виноват в разрыве. На самом деле каждый из пары одинаково ответственен, если у двоих что-то «не клеится». Внутренний порядок семейных отношений устроен так, что 50% ответственности ложится на одного партнера и столько же на другого.

Отдавая, получаем?

Одна из заповедей гласит: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Что это значит и каковы самые важные слова этой заповеди? Скорее всего, она говорит о том, что, не полюбив себя, невозможно полюбить другого. Принято, когда человек влюблен, ставить другого на первое место. Радовать, ублажать, дарить ему подарки, делать то, что хочет он. Это делает другого партнера одиноким, как будто он один и существует в отношениях, словно он важнее, он – «пуп земли», вокруг которого все крутится.

«Мне плохо, а другому хорошо, значит, люблю», — думает человек. И вот в этой ситуации «псевдолюбящий» начинает давать другому то, что, по его мнению, нужно партнеру. То, что сам ждет для себя в ответ. «Заваливает» партнера подарками или проводит с ним (с ней) абсолютно все свободное время. Ему кажется, что как раз это и нужно. А на самом деле «душит» свою вторую половину «псевдолюбовью». Задыхается сам, потому что отдает больше, чем может, и душит другого, поскольку тот не нуждается в такой любви. Один любит — другой принимает любовь. И в этом нет отношений. Тот, другой, может быть, и неплохо относился к нему или ней и испытывал чувства в самом начале, но после такого натиска хочет бежать. ..

Другой сценарий — когда партнер привыкает к тому, что может не вкладываться в отношения. А влюбленный в какой-то момент возмущается и начинает задавать вопросы: «Как так, я ему — все, а он мне – ничего?!» Возможно, потому что ему было наплевать на то, что ему ничего не останется, так он относился к себе, можно сказать, жестоко. И получается, что любовь его была корыстна, ведь он ждал в ответ отдачи, то есть любви. Конечно, любые отношения предполагают обмен, для этого необходимо учиться получать и отдавать в равных пропорциях, чтобы у партнера было пространство для выражения собственных чувств.

Я его слепила из того, что было…

Есть еще одно заблуждение, состоящее в том, что из другого возможно «слепить» что-то, что можно любить. То есть создать из другого то, что достойно чувств. «Я его слепила из того, что было», — пела в свое время российская певица. Эти строчки отражают определенное отношение к партнеру, сохранившееся до сих пор. Если мы лепим из другого что-то по образу и подобию того, что хотим видеть в партнере, то в этом нет любви, а только эгоизм. «Я рисую поверх прекрасного произведения свое собственное» — и в результате получается мазня, а не искусство. Любовь без уважения невозможна. Уважение — это почитание, признание внутренней ценности другого.

Влюбленность и любовь

Каждый хочет встретить своего принца и принцессу и приблизительно знает, какими они должны быть. Исследователи сходятся во мнениях, что влюбленность — это своего рода проекция. Влюбленный выступает в роли проектора, а тот, кого он выбрал, является чистым экраном. Люди видят в своем избраннике/избраннице тот набор ожидаемых качеств и ожидаемого поведения, который носят с собой в душе. Рано или поздно розовые очки теряют свою магию, и человек видит перед собой реального человека. Влюбленный теряет критику в отношении своего избранника. Он «не видит» партнера. Иногда на видение реальности такой, какая она есть, уходят годы.

Нам свойственно очаровываться партнером на первых этапах отношений, но после очарования всегда следует разочарование. Задача зрелых отношений на этом этапе — пробовать видеть достоинства и недостатки своего партнера, а для этого нужно быть честным в отношении самого себя, знать, что я — «не самый ужасный человек на свете», но и «не самый прекрасный». Маркером этого периода являются фразы: «Не могла подумать, что он такой», «Я от тебя такого не ожидал…», «Я думал, ты не такая» — обычно подобные утверждения звучат с негативной окраской. Это реакция на разочарование: те ожидания, которые человек выстроил в отношении другого, оказались несбыточной мечтой, иллюзией. Сказочный образ принца или принцессы тает на глазах, и вместо этого остается только недовольство, раздражение, досада. Любые семейные отношения рано или поздно приходят к моменту, когда нам приходится заново «перевыбирать» своего партнера. Люди меняются, взрослеют, стареют, меняют профессию, проходят психотерапию. Мы не можем остановить время и жить и создавать отношения с тем человеком, которого мы встретили полгода, год, 10 или 30 лет назад. Меняемся и мы сами, меняются наши приоритеты. Появляются дети, и требования к партнеру и семье меняют свои параметры. Здесь возникает важный вопрос: «Готов ли я жить дальше с тем человеком, которым является мой партнер?» И здесь немаловажное значение играет любовь и уважение. Если я перестал любить своего партнера за то, что он, к примеру, набрал лишний вес, то кого я любил: его или тот образ, который создал внутри себя? Могу ли я продолжать любить того, кто выглядит теперь иначе, того, кто болен, того, кто умирает…

Любовь предполагает честность. Ведь истинно любящий настолько полон внутри, что его переполняют чувства. Он не делает приятное, чтобы получить что-то в ответ и этим наполниться.

В отношениях важно умение просить

Это удивительно, но многие люди не умеют просить. Это может происходить по разным причинам. Возможно, в семье таких людей все и всё понимали с полуслова, поскольку был кто-то с особым даром угадывать желания. Тогда брачный партнер будет измучен претензией: «почему ты не угадал, чего я хотела», «ты должен был догадаться». Бывает, люди избегают просьб, потому что считают это унизительным. Порой просьбы лежат в плоскости «неловких событий». «Я попрошу, а человеку будет неловко отказать», — говорят такие люди.

В этот момент важно понять, что мы слишком сильно заботимся о том, как неловко будет другому, и как он будет себя чувствовать. Очень часто додумываем из своих собственных представлений о том, «как там ему внутри». Воспринимаем его как маленького ребенка, не способного регулировать свои ответы. То есть мы заранее не уважаем этого человека, пусть пока это только в собственных фантазиях. Но этого уже достаточно. Такие люди считают, что партнер должен догадаться о том, что ему нужно. А когда это ожидание оказывается не реализованным, это вызывает повод для сильнейшей обиды. Конечно, это разрушает отношения, мешает потоку любви достичь своего адресата. Кроме того, только научившись заботе о себе, мы можем по-настоящему бескорыстно заботиться о другом. Иначе из страха перед просьбами мы можем начать манипулировать другим человеком, чтобы он делал то, чего мы от него ждем.

«Я глажу тебя по спине и волосам, чтобы ты сделал то же самое, ведь я так люблю это». Партнер и не догадывается, что теплое и нежное обращение к нему было скрытой просьбой, и, соответственно, ничего не делает в ответ. Несбывшееся ожидание вызывает в свою очередь обиду. «Я ему все самое лучшее, а он даже обнять не может!» — говорит женщина своим подругам. Если мы учимся или умеем просить, то облегчаем партнеру задачу и жизнь в целом. Он знает, что не наступит ненароком на наши границы, и если он сделает что-то «не так», то ему об этом сообщат. Уважающий свои границы умеет уважать и границы другого человека. Например, можно долгое время ждать от мужа или жены определенного подарка на день рождения или другой праздник, ждать и не сообщать о том, что именно вам нужно. Год за годом разочаровываться и огорчаться, злиться на то, что муж или жена не догадались о наших потребностях.

Любовь-это встреча

Встреча одного мира, необыкновенного, удивительного, самобытного с другим — не менее удивительным. Эрих Фромм в книге «Искусство любить» пишет о том, что «любовь возможна, только если два человека связаны друг с другом центрами существования, а, значит, каждый из них воспринимает себя из глубины своего существования. Только в таком «центральном переживании» состоит человеческая реальность, только здесь жизненность, только здесь основа любви». Только ощущая себя, можно рассчитывать на истинную «встречу» с другим. Мы снова возвращаемся к библейской заповеди «возлюби ближнего своего, как самого себя». Любовь начинается с того, кто любит.

В своей книге «Выбираем любовь» авторы сравнивают ту часть, которая существует внутри каждого человека, с сосудом, который может быть наполнен или не наполнен любовью, в зависимости от отношений ребенка со своими родителями. «Чтобы рассказать пациентам нашей клиники о потреб¬ности в любви, мы обычно рисуем «сосуды любви», имею¬щие сердцевидную форму. Представьте себе, что в новорожденном ребенке скрыт такой «сосуд любви». Если бы у этого сосуда был «ин¬дикатор наполнения», при рождении ребенка отметка стоя¬ла бы на нуле. Теперь вообразите, что над «сосудом любви» ребенка на¬ходятся еще два «сосуда», принадлежащие его родителям. Все годы детства «сосуд любви» ребенка наполняется из «со¬судов любви» родителей. Через двадцать лет, когда для ре¬бенка наступает время отделиться от родителей и завести собственную семью, его «сосуд любви» почти полон. Наш ребенок вырос и готов наполнять «сосуды любви» своих бу-дущих детей, а те в свое время будут наполнять «сосуды любви» уже его внуков и так далее. Так в нормальной благо¬получной семье любовь передается из поколения в поколе¬ние, переходя от родителей к детям».

Наверняка вы обращали внимание на то, что некоторые люди более открыто и щедро делятся проявлениями любви (похвалой, радушием, комплиментами, подарками и т.д.). Очень часто эта склонность к теплоте с окружающими передается «по наследству» из родительской семьи. По аналогии с «сосудами любви» авторов книги, такие люди изначально более наполнены любовью, у них нет страха растратить ее или вовсе лишиться.

А что же происходит, если один из родителей по какой-то причине недоступен для ребенка? Точнее, его любовь недоступна в силу болезни (психические заболевания, алкоголизм) или его отсутствия? Тогда и любовь, необхо¬димая ребенку, уменьшается наполовину, а, может, даже больше. Вспомните детей, выросших в приютах. Фрустрированные в своей потребности получать любовь, выросшие подчас с пустыми сосудами любви, они имеют серьезные сложности в личном плане во взрослом возрасте. Трудно отдавать любовь, когда не имел опыта получения ее в детстве. А отношения, выстроенные на желании только брать, не отдавая ничего взамен, обречены на провал.

Юлия Смелянец психолог, гештальттерапевт

Без вины виноватые…
Или как мнимое чувство вины отравляет человеку жизнь.

Вина- это наше стремление изменить прошлое,
настоящее или будущее в чью-то пользу.

Ричард Бах

Вина неприятное чувство, разъедающее человека изнутри. Рано или поздно это состояние, в своей жизни испытывал каждый из нас. Мы могли опоздать на встречу, не выполнить своих обещаний, сломать вещь, которой человек дорожил. Из чувства вины люди врут, делают дорогие подарки, отказываются от своих желаний, и даже выходят замуж. Многие люди сдерживают себя, не позволяют себе «лишнего» из страха быть виноватым перед другим человеком, страхом обидеть его и наступить на его границы и личные интересы. Страх сказать «нет» очень часто происходит из опасения обидеть другого своим отказом и соответственно оказаться виноватым перед ним. Человек склонный, быть виноватым глубоко внутри убежден в своем собственном «всемогуществе» — т.е. в способности делать все и быть всем для всех людей. Невозможность выполнить эту перфекционисткую задачу, вызывает чувство вины, когда человек не может сделать огромное количество дел, которое он запланировал. Конечно существует и реальна вина, за совершение каких-то проступков, например, если вы не выполнили свое обещание, не отдали вовремя долг. Вина всегда идет в паре с другим неприятным переживанием, таким как обида. Если вы обиделись на кого-то, то вы с свою очередь ждете, что этот человек будет чувствовать себя виноватым, и рано или поздно раскается. То есть виноватый «проецирует» обиду на другого, то есть ему кажется, что другой человек на него обижен и потому, он должен чувствовать себя виноватым. Зачастую это остается не проясненной фантазией, которая может и не совпадать с реальностью. Что же такое вина, и как она проявляется?
Вина напрямую связана с таким понятием, как инфантильность, то есть детским поведением. Вспомните как ведут себя маленькие дети…Они чувствуют себя самыми важными на свете, центром мироздания. И такое осознание себя для ребенка естественно. Психолог Жан Пиаже назвал это эгоцентрическим сознанием, это не тоже самое, что эгоистическое. Эгоцентри́зм (от лат. ego — «я», centrum — «центр круга») — неспособность или нежелание индивида рассматривать иную, нежели его собственная, точку зрения как заслуживающую внимания. Ребенок до пяти лет убежден, что все видят мир так же, как и он. Поставить себя на место другого ребенок не умеет. Только после пяти у него формируется реалистическое мышление и сознание, и тогда он от эгоцентризма переходит к реализму. Проблема заключается в том, что мы одной частью своей личности взрослеем, а другая у нас может оставаться инфантильной. Как правило, инфантильные, детские структуры личности сохраняются в эмоциональной сфере и сфере отношений. Это означает, что очень часто взрослый относится к другим людям эгоцентрично, как маленький ребенок. «У тебя что-то случилось? Это я что-то не так сделала?» – спрашивает жена у раздосадованного мужа. Жене кажется, что только она может быть причиной недовольства мужа. Она не может предположить, что у него есть какие-то свои, не связанные с ней обстоятельства, которые заставляют его сердиться, расстраиваться. Маленький ребенок в семье, где родители решают развестись, очень часто, считает себя виноватым в расставании мамы и папы именно из-за эгоцентризма.
Вина и совесть
Чувство вины является результатом разрешения центрального конфликта, сопровождающего развитие личности человека, Эдипова конфликта. Что происходит в этот момент внутри ребенка? Каждый человек в этот момент проживает борьбу между животными, эгоистическими побуждениями и социальными нормами и установками. Вина наказывает человека изнутри, когда он делает или задумывает что-либо, что сам считает противоправным. Маленький мальчик на детской площадке очень хочет стукнуть обидчика лопаткой, но сдерживает себя потому что знает, что его маме это не понравится, скорее всего она будет ругать его. А кроме того, другие родители будут считать его драчуном. Нормальное чувство вины служит человеку сигналом, что он находится в опасной зоне, когда, порой неосознанно, могут начать проявляться его агрессивные побуждения против других. Его совесть, требует отказа от открытой своей агрессии. Страх внешнего наказания со стороны могущественных родителей преобразуется во внутреннее ограничение – совесть. Согласитесь, не все и не всегда мы можем высказать тем людям, которые нас окружают (близким, начальству, родителям).
Я не повторю ошибок мамы!
Есть родители, которые очень хотят не повторить ошибок своих собственных отца или матери. Хотят воспитать своих детей более грамотно, заботливо. «Моя мама все время на меня обижалась», -думает такая женщина, — » я на своего ребенка обижаться не буду».
Крайности всегда плохи. Когда же мы вовсе не обижаемся на детей, считая это ниже своего достоинства, то мы препятствуем развитию у детей нормального чувства вины. Дети вырастают «бесчувственными» или с явным недостатком совести. Он не имеют внутреннего ориентира взаимодействия с другими людьми в обществе. Вспомните истории самых известных убийц и насильников из истории, как правило никто из них не раскаивался о содеянном. История каждого из них, детская история полна насилия, фрустрации и жестокости по отношению к ним со стороны взрослых. То есть они выросли в среде, в которой невозможно было сформировать адекватные моральные устои и ценности. Ведь одно из определений вины звучит так, вина — это эмоциональное состояние, в котором оказывается человек, нарушивший нравственные или правовые нормы, регулирующие поведение людей в обществе. (Е.Ильин «Психофизиология состояний человека»).Вина (Guilt). Осознание человеком того, что он отклонился от важных ролей, с помощью которых он сохраняет отношения с другими. (Л. Хьел, Д.Зиглер. Глоссарий к «Теории личности».)
«Любовь», через обиду и вину
Есть семьи, где с помощью чувства вины регулируют отношения.
Где детско-родительские отношения выстраиваются через связку чувств вина-обида. Обычно, в таких семьях избегают просить прямо, поэтому обиженный взгляд является командой к действию, то есть скрытой просьбой, а скорее даже требованием. «Я хочу…», -говорит такой взгляд, «и мне не важно как ты себя при этом чувствуешь». Оставить другого виноватым- это способ наказать его за то, что близкий не поступил так, как я от него ждал. Не помыл посуду, не выучил уроки, не подарил желаемый подарок.
«Не делает так, как я хочу, пусть расплачивается», думает про себя жена, и «уходит» в обиду, не разговаривая с супругом неделями, или отвечая ему «сквозь зубы». При этом тайно лелея надежду, что он раскается и признает свою вину. При этом другой, друг, партнер, супруг, ребенок превращается в марионетку, которой можно управлять. Например, демонстративно не брать телефонную трубку, в течении нескольких дней, таким образом держать на «крючке вины». В семьях, где есть алкоголик или наркоман, все подчинено существованию в порочном круге, где эпизоды употребления, а затем раскаяния, сменяют пребывание в чувстве вины и стыда за содеянные поступки. Очень часто жены алкоголиков или родители наркоманов считают себя виноватыми в том, что возникновении зависимости. Конечно, в реальности это совсем не так. Несмотря на то, что своим созависимым поведением родственники довольно часто поддерживают зависимость, это явление имеет под собой самые разные причины и никак не может объясняться влиянием одного-единственного человека. Тем не менее, постоянное чувство вины не покидает созависимых близких надолго.
Вина заразна?
Виной, как способом устанавливать отношения, можно заразиться в своей родительской семье. Бывает, мама и папа гипертрофируют чувство вины в ребенке, потому что сами были так воспитаны и передают ему собственное огромное чувство виноватости. В таких случаях, наказание (эмоциональное или физическое) оказывается несоразмерным совершенному проступку. За незначительную шалость ребенок получает огромный поток упреков в свой адрес, ощущение, глобальности вины и невозможности искупить ее искупить.
В таких семьях не умеют прощать ни самих себя, ни других. Ребенок вырастающий в такой среде, приобретает разнообразный опыт самонаказания. Поскольку опыта прощения в отношении самого себя, у него нет. Это могут быть неудачные любовные связи, в которых человек отыгрывает «наказание» за то, что он плохой, ведь именно этому его научили в его родительской семье. Часто повторяющиеся травмы, переломы и ранения могут быть свидетельством самонаказания. Неумение распоряжаться деньгами, неспособность сделать свою жизнь лучше может быть ярким свидетельством того, что человек на подсознательном уровне не чувствует себя хорошим, достойным.
Ребенок и его представление о чувствах, а также о том, как он может ранить других людей формируется в родительской семье, в детском коллективе, через опекунов и воспитателей, бабушек и дедушек. Повышенная обидчивость родителя может вызывать у ребенка постоянное чувство вины. Он шагу боится ступить, чтобы не задеть чувства матери, или не оказаться виноватым перед ней. Такой стиль воспитания очень часто вызывает во взрослом возрасте разные варианты защит: как навязчивая забота, демонстративная любовь, притворство, подавленная агрессивность. Так человек ведет себя по отношению к другим, из страха остаться виноватым.
Стыд и вина-два сапога пара
В своей практике, я часто сталкиваюсь с ситуацией, когда эти два чувства, стыд и вину часто путают. Конечно не исключена ситуация, что человек их может испытывать одновременно. Есть люди более склонные испытывать стыд, другие – вину. Важно понять разницу между этими двумя переживаниями. Стыд – это состояние отсутствия поддержки, желания провалиться сквозь землю, потому, что ты плохой. Вина –это ощущение, что ты сделал что-то плохое. Стыд затрагивает центральную идентичность человека (я никчемный человек, все меня осуждают), его целостную самость, его сущность, вина – его действие (я совершил плохой поступок). Стыд и вина играют важную роль, это ни плохие, ни хорошие чувства, как и любые другие чувства они дают нам возможность ориентироваться в пространстве других людей, чувствовать границы свои собственные и окружающих. Они становятся внутренними ориентирами при взаимоотношениях с людьми, нельзя ими пренебрегать, иначе человек не будет способным устанавливать отношения. Никто не любит тех людей, которые заботятся об удовлетворении исключительно только своих потребностей.
Вина и ответственность
Мы уже сказали о том, что порой эгоцентричная позиция заставляет человека чувствовать себя виноватым. Заставляет брать на себя ненужный груз вины, просто по привычке. Просто потому, что человек приучен всегда и во всем сомневаться в первую очередь в самом себе, и только потом уже думать о том, что другие люди тоже могут быть в чем-то неправы. Все это вырабатывает в человеке привычку избегать ответственности. Например, непрямо отвечать на просьбы, чтобы не дать обещаний, нарушение которых может вызвать в душе чувство вины. Ничего не делание, «замирание» вместо действия может свидетельствовать о страхе быть виноватым. Кстати, такое поведение очень часто вызывает недовольство у близких и коллег, и человек все равно оказывается виноватым.
Страх брать на себя ответственность, из опасения быть виноватым может проявляться в словах «Ну да, может быть…», «Если получится», «Посмотрим». Обратите внимание, что за этими ответами нет ясности, нет ни «да», ни «нет». Поскольку ответственность предполагает, что человек берет на себя «ответ», здесь речь идет об избегании ответственности. Часто жены или мужья жалуются на то, что их партнер не может ничего решить, тянет «резину». Дела не делаются месяцами и из-за этого же не принимаются важные и серьезные решения о том, что важно для всей семьи в целом. Корень всего этого- страх быть виноватым.
И конечно, страх ошибиться, принять неверное решение, поскольку опыта самопрощения у человека нет. Вина, как огромна воронка поглотит его, и унесет в самый центр боли, где человек займется «поеданием» самого себя за свой «ужасный» проступок. Кстати, угрызения совести являются близнецом чувства вины. Угрызения совести — это гложущее огорчение, происходящее из ощущения себя виновным, то есть чувства вины. Человек, мучающийся угрызениями совести, зол на себя. Они возникают из-за пристального внимания к своим недостаткам, ошибкам и грехам. Угрызения совести проявляются в самоупреках, то есть обвинении или порицании себя. Самоосуждении, то есть подавление, принижении себя. А также в самоунижение, то есть постоянном принесение извинений, когда это не требуется.
Способы работы с виной
Мы поговорили о том, как чувство вины формируется, о том, что есть реальная и мнимая вина. Самое время поговорить о том, как справляться с чувством вины.
1. Попробовать разобраться действительно ли ваша вина имеет право на существование, или это снова попытка сделать себя виноватым за все беды на свете. Здесь поможет вопрос «В чем моя вина?», и ответ должен быть довольно четким и конкретным. «Я виноват, в этом и этом…». Если в ответ вы слышите от себя размытые, неясные ответы, то вероятно вы вновь взвалили на себя чужой груз.
Прежде всего скажем о том, что все мы живые люди и рано или поздно ненамеренно мы можем причинить вред, или ранить эмоционально других людей. Что делать, если вы действительно виноваты?
2. Просить прощения, извиняться, раскаиваться, возмещать ущерб. Если вы взяли у друга какую-то вещь испортили или потеряли ее, не выполнили обещаний, опоздали на встречу и т.д.
В случае, если человека перед которым вы виноваты, уже нет в живых, есть разные способы работы с чувством вины (написать письмо, просто покаяться, отправиться в церковь и т.д). Главное помните, что даже у преступников, воров, рецидивистов есть право на помилование и пересмотр приговора. Спросите себя, тот суд который происходит внутри вас, он справедливый?
Иногда то, что происходит у нас в душе похоже на самый жестокий судебный процесс. При этом сторона обвинения активна, в своих претензиях к обвиняемому. Тот кто оправдывает, ищет объяснения совершенным деяниям, указывает на смягчающие обстоятельства, эта внутренняя часть молчит. Защитник молчит. Наш внутренний подсудимый, как бы, заранее отказывается от защиты, и в результате получает самую высшую меру наказания. Поэтому, можно попробовать взять лист бумаги и написать, что-то в свою защиту, учитывая все обстоятельства, в том числе и смягчающие.
3.Пригодится также умение ставить барьер при попытке навязывания чувств вины и стыда со стороны. Каждый раз напоминайте себе, что ошибаться – это нормально, все мы люди, но сами по себе мы имеем право быть такими, какие есть.
Юлия Смелянец